Название: Не позванные
Персонажи: Неджи, Зецу (Черный Зецу, Белый Зецу)
Тип: джен
Рейтинг: G
Жанр: повествование, чуточка ангста
Количество слов: 1224
Дисклеймер: не претендую на кишимотины прелести
Вытянутый персонаж: Зецу
Саммари: Войну не отпускают до последнего. Умерших не отпускают до последнего. Но.
Авторские примечания: возможны ООС и АУ в каноне. Глупости.
Размещение: с разрешения автора
Фанфик был написан на Мартовский фестиваль
читать дальшеИх тянут, вытаскивают, вырывают из тишины и покоя. За руки, за ноги, за больные места словами – «вернись, вернись, вернись» и силой проклятой, жуткой техники.
Мертвые шиноби, мертвые гражданские, мертвые люди – надолго теперь не задерживаются по ту сторону. Бегут за криками знакомых, друзей, любимых, возвращаются – ходячими трупами с темными, не своими глазами.
Война закончилась, а люди – абсолютно все – не захотели ее отпускать, вцепились в края ее плаща, удерживая. «Отдай, отдай, отдай все, что забрала. Всех, кого похитила» – твердили они.
И среди останков деревень, домов, привычной жизни и множества трупов – самым важным, самым нужным стала техника воскрешения, которой после войны овладел каждый пятый шиноби.
Гнили в могилах трупы, а по отстраивающимся улицам ходили воскрешенные.
Мир по ту сторону был серым, туманным, размытым и еле различимым, даже при активированном бьякугане. Неджи ходил по лесу, словно был на задании, осторожно, прислушиваясь к беззвучным стонам деревьев.
Усталости в этом месте не было, но Неджи делал привалы, устраиваясь в сгущающемся тумане у какого-нибудь большого ствола дерева.
Серый лес – перевалочный пункт между жизнью и смертью – наполнялся людьми, которые почти сразу же исчезали, отправляясь либо дальше в неизвестность, либо назад – к живым, вслед за печатями Эдо тенсей.
Неджи следил за ними – за людьми, которые были темными размытыми фигурами, без особых примет, смотрел, как они исчезают, уходя к живым, запоминал, чтобы не запаниковать, когда с ним такое случится. И думал, что он скажет, когда вернется, строил пафосные приветствия, пышные предложения.
Но его никто не звал, не тянул и не шептал его имени. И Неджи шел дальше, глубже в лес, петляя среди серых, полупрозрачных крупных, старых деревьев.
Иногда ему хотелось встретить кого-нибудь из знакомых: отца, маму, которую он помнил только по голосу, кого-нибудь еще из клана, бывшего одноклассника или учителя, или хотя бы смутно, но знакомого жителя деревни. Или на худой конец – кого-то из врагов.
Но все, кого он встречал, были либо размытыми намеками на человека, либо совершенно незнакомые, растерянные и испуганные – дети и гражданские.
В светлом лесу не снилось снов – совершенно. Неджи проваливался в темноту – вязкую и плотную, безразлично-злую, удушающую – всякий раз, как закрывал глаза. Просыпался с тяжелым вздохом, задыхаясь, утыкался в белую мягкую, словно подушка, траву и просил всех Богов, каких помнил, чтобы это душное темное марево не было стертыми воспоминаниями о его вылазках в мир живых.
Он не знал, сколько времени провел в петляниях по белесым полянам и рощам, но иногда вспоминал лица друзей и семьи.
В этом междумирье не было солнца, небо – тревожно-белое с серыми мазками облаков – тянулось бескрайностью, долгой и мучительной. Болезненно проливалось редкими дождями.
Неджи путался среди одинаковых деревьев, терял направление, забывал важные даты – день рождения отца, Хинаты-сама, первое поражение, день, когда судьба умерла на его глазах. Неджи тянулся вслед за тоненькой полоской тропинки, но она ускользала от него, уводя дальше в чащу.
Память и страхи ускользали от Неджи, и только желание вырваться, выбраться из серого леса гнало его вперед и вперед, дальше и дальше, будто он слышал чей-то далекий голос и шел на зов.
На самом деле – Неджи никто не звал.
Чем дальше он углублялся в лес, тем отчетливее слышал голоса, зовущие его, тем яснее понимал, что никто не просил его прийти.
Он шел бессознательно. Уставая чаще и не просыпаясь дольше. Неджи исчезал по чуть-чуть, по маленьким воспоминаниям, все больше с каждым пробуждением.
Но однажды он вышел к огромному голубому озеру. На его берегах росли белые цветы с белыми стеблями, а у высившегося близко к воде дерева сидел Зецу. И две его части спорили друг с другом – смогут ли они перебраться на другой берег.
- Нет, – твердил Черный Зецу. – Остаемся здесь. Слишком глубоко.
- Идем, – отвечал Белый Зецу. – Нам нужно двигаться дальше. Идти в обход слишком долго.
Они спорили, а Неджи разглядывал их с небольшого расстояния. Первое узнаваемое лицо – точнее лица – со дня смерти. Они не были знакомы, дрались однажды, совсем перед переходом в серый лес, но Неджи был рад и такому.
Он осторожно подошел к ругающимся Зецу, опустился рядом на землю устало и тяжело.
- Не перейдем, – сказал Черный Зецу.
- Перейдем, – сказал Белый Зецу.
- Утонете, – сказал Неджи.
Зецу повернулись к нему, посмотрели оценивающе.
- Утонем, – кивнул Черный Зецу.
Белый ничего не ответил, отвернулся к озеру, помолчал.
- Пробовал уже? – спросил он.
Неджи покачал головой, моргнул с силой пару раз, прогоняя бьякуган.
- Нет, – ответил тихо. – Это не вода – чакра. Чистая, густая. Болото. Засосет.
Зецу переглянулись, кивнули чему-то, замолчали.
Неджи облокотился о дерево спиной, вгляделся в голубую гладь озера – искрящуюся заманчиво и прелестно. И задремал.
Призрачные голоса накатывали громкостью слов, словно приступы тошноты или волны прибоя, тянули, тащили, вцеплялись в ребра и плечи – звали, звали, звали.
Неджи тянулся к ним осторожно, легонько, недоверчиво, но. А потом выпутывался из душного морока дремы, фокусировал взгляд – озеро искрило бликами, подмигивало голубым глазом, а Зецу сидели рядом, никуда не уходя и не пропадая в белесом тумане, и разговаривали спокойно и тихо, будто не хотели разбудить и потревожить.
Неджи засыпал опять – неспокойным, темным-черным обмороком без картинок и образов; голоса звали его – нестерпимо мягко, нежно, умоляюще – «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, иди к нам». Неджи не узнавал голоса – они были чужие, ненужные и непонятные, холодные – мертвые. И Неджи захлебывался ими, их просьбами и черной темнотой, он беспомощно хмурился и задыхался отчаянно, потому что был один.
Неджи умирал от страха. А живые его не звали – никто-никто.
А Зецу будили его, дергая за ноги или плечи, вытаскивали из сна и отворачивались, продолжая разговор.
Неджи бодрствовал – сколько мог, засыпал, прислушиваясь к ворчанию черного Зецу и более мягким ответам белого, и просыпался – не один.
Сколько так прошло дней или, может, недель, а может, и месяцев – Неджи не знал. Он будто болел и бредил в лихорадке.
Серый лес тянул из него силы, воспоминания и желания. Неджи гнулся, гнулся, словно ствол молодого дерева под сильным порывом ветра. И не ломался.
Он очнулся внезапно и легко, смаргивая дремотную усталость, потянулся до хруста, огляделся – по привычке настороженно. Озеро щурило голубой глаз, белые цветы раскрывали бутоны, гудел лес далекими голосами, а Зецу сидели рядом – и они, наверное, тоже не хотели быть здесь одни в вечном противостоянии.
- Проснулся? – спросил Белый Зецу, обернулся, вгляделся.
- Выжил? – ухмыльнулся Черный Зецу.
- Не ушел, – хмыкнул Неджи.
Встал, разминая ноги, активировал бьякуган, рассмотрел деревья на другой стороне озера. Черный и Белый Зецу слились в одного, ухмыльнулись, заговорили одновременно:
- Это хорошо. Жаль, мы не голодные. Выглядишь до безобразия аппетитно.
Неджи ухмыльнулся легонько, покачал головой – голоса не тревожили его ни капли, и серо-белый лес казался почти прекрасным. Почти.
Неджи прислушался, потянулся еще раз и зашагал аккуратно по берегу озера.
- Пошли, – сказал он. – На другой стороне я, кажется, кого-то заметил.
Зецу встал, пошел следом, а потом сравнялся, зашагал спокойно, заговорил о чем-то, Неджи отвлеченно вслушивался, кивая изредка. А потом начал рассказывать сам.
Дорога была длинной, долгой – нескончаемой почти. Разговоры неожиданно приятными. А серый лес – вечным.
Голоса живых путались в кронах белых деревьев, шумели в траве и цветах, кричали в бледном небе, звали ушедших. А Неджи шел – дальше и дальше, вперед и вперед, не сбиваясь и не сворачивая, не спеша за тонкой полосой лесной тропки. Не возвращался в мир живых, вспоминал о семье и друзьях иногда и шел, шел, шел.
И был не один.
Зецу шел рядом – разный одновременно, черно-белый, необъяснимый.
И Неджи шел, улыбаясь, и засыпал, проваливаясь в яркую вязь снов, на другой стороне озера. Без страха и горького – белого – привкуса обиды от того, что его не позвали.
Все было – хорошо.
На другой стороне их ждали цветные сны, развилка и черные деревья, к которым они пошли вместе. И наполняющийся людьми – лес.
В мире живых наконец-то отпустили войну.
Персонажи: Неджи, Зецу (Черный Зецу, Белый Зецу)
Тип: джен
Рейтинг: G
Жанр: повествование, чуточка ангста
Количество слов: 1224
Дисклеймер: не претендую на кишимотины прелести
Вытянутый персонаж: Зецу
Саммари: Войну не отпускают до последнего. Умерших не отпускают до последнего. Но.
Авторские примечания: возможны ООС и АУ в каноне. Глупости.
Размещение: с разрешения автора
Фанфик был написан на Мартовский фестиваль
читать дальшеИх тянут, вытаскивают, вырывают из тишины и покоя. За руки, за ноги, за больные места словами – «вернись, вернись, вернись» и силой проклятой, жуткой техники.
Мертвые шиноби, мертвые гражданские, мертвые люди – надолго теперь не задерживаются по ту сторону. Бегут за криками знакомых, друзей, любимых, возвращаются – ходячими трупами с темными, не своими глазами.
Война закончилась, а люди – абсолютно все – не захотели ее отпускать, вцепились в края ее плаща, удерживая. «Отдай, отдай, отдай все, что забрала. Всех, кого похитила» – твердили они.
И среди останков деревень, домов, привычной жизни и множества трупов – самым важным, самым нужным стала техника воскрешения, которой после войны овладел каждый пятый шиноби.
Гнили в могилах трупы, а по отстраивающимся улицам ходили воскрешенные.
Мир по ту сторону был серым, туманным, размытым и еле различимым, даже при активированном бьякугане. Неджи ходил по лесу, словно был на задании, осторожно, прислушиваясь к беззвучным стонам деревьев.
Усталости в этом месте не было, но Неджи делал привалы, устраиваясь в сгущающемся тумане у какого-нибудь большого ствола дерева.
Серый лес – перевалочный пункт между жизнью и смертью – наполнялся людьми, которые почти сразу же исчезали, отправляясь либо дальше в неизвестность, либо назад – к живым, вслед за печатями Эдо тенсей.
Неджи следил за ними – за людьми, которые были темными размытыми фигурами, без особых примет, смотрел, как они исчезают, уходя к живым, запоминал, чтобы не запаниковать, когда с ним такое случится. И думал, что он скажет, когда вернется, строил пафосные приветствия, пышные предложения.
Но его никто не звал, не тянул и не шептал его имени. И Неджи шел дальше, глубже в лес, петляя среди серых, полупрозрачных крупных, старых деревьев.
Иногда ему хотелось встретить кого-нибудь из знакомых: отца, маму, которую он помнил только по голосу, кого-нибудь еще из клана, бывшего одноклассника или учителя, или хотя бы смутно, но знакомого жителя деревни. Или на худой конец – кого-то из врагов.
Но все, кого он встречал, были либо размытыми намеками на человека, либо совершенно незнакомые, растерянные и испуганные – дети и гражданские.
В светлом лесу не снилось снов – совершенно. Неджи проваливался в темноту – вязкую и плотную, безразлично-злую, удушающую – всякий раз, как закрывал глаза. Просыпался с тяжелым вздохом, задыхаясь, утыкался в белую мягкую, словно подушка, траву и просил всех Богов, каких помнил, чтобы это душное темное марево не было стертыми воспоминаниями о его вылазках в мир живых.
Он не знал, сколько времени провел в петляниях по белесым полянам и рощам, но иногда вспоминал лица друзей и семьи.
В этом междумирье не было солнца, небо – тревожно-белое с серыми мазками облаков – тянулось бескрайностью, долгой и мучительной. Болезненно проливалось редкими дождями.
Неджи путался среди одинаковых деревьев, терял направление, забывал важные даты – день рождения отца, Хинаты-сама, первое поражение, день, когда судьба умерла на его глазах. Неджи тянулся вслед за тоненькой полоской тропинки, но она ускользала от него, уводя дальше в чащу.
Память и страхи ускользали от Неджи, и только желание вырваться, выбраться из серого леса гнало его вперед и вперед, дальше и дальше, будто он слышал чей-то далекий голос и шел на зов.
На самом деле – Неджи никто не звал.
Чем дальше он углублялся в лес, тем отчетливее слышал голоса, зовущие его, тем яснее понимал, что никто не просил его прийти.
Он шел бессознательно. Уставая чаще и не просыпаясь дольше. Неджи исчезал по чуть-чуть, по маленьким воспоминаниям, все больше с каждым пробуждением.
Но однажды он вышел к огромному голубому озеру. На его берегах росли белые цветы с белыми стеблями, а у высившегося близко к воде дерева сидел Зецу. И две его части спорили друг с другом – смогут ли они перебраться на другой берег.
- Нет, – твердил Черный Зецу. – Остаемся здесь. Слишком глубоко.
- Идем, – отвечал Белый Зецу. – Нам нужно двигаться дальше. Идти в обход слишком долго.
Они спорили, а Неджи разглядывал их с небольшого расстояния. Первое узнаваемое лицо – точнее лица – со дня смерти. Они не были знакомы, дрались однажды, совсем перед переходом в серый лес, но Неджи был рад и такому.
Он осторожно подошел к ругающимся Зецу, опустился рядом на землю устало и тяжело.
- Не перейдем, – сказал Черный Зецу.
- Перейдем, – сказал Белый Зецу.
- Утонете, – сказал Неджи.
Зецу повернулись к нему, посмотрели оценивающе.
- Утонем, – кивнул Черный Зецу.
Белый ничего не ответил, отвернулся к озеру, помолчал.
- Пробовал уже? – спросил он.
Неджи покачал головой, моргнул с силой пару раз, прогоняя бьякуган.
- Нет, – ответил тихо. – Это не вода – чакра. Чистая, густая. Болото. Засосет.
Зецу переглянулись, кивнули чему-то, замолчали.
Неджи облокотился о дерево спиной, вгляделся в голубую гладь озера – искрящуюся заманчиво и прелестно. И задремал.
Призрачные голоса накатывали громкостью слов, словно приступы тошноты или волны прибоя, тянули, тащили, вцеплялись в ребра и плечи – звали, звали, звали.
Неджи тянулся к ним осторожно, легонько, недоверчиво, но. А потом выпутывался из душного морока дремы, фокусировал взгляд – озеро искрило бликами, подмигивало голубым глазом, а Зецу сидели рядом, никуда не уходя и не пропадая в белесом тумане, и разговаривали спокойно и тихо, будто не хотели разбудить и потревожить.
Неджи засыпал опять – неспокойным, темным-черным обмороком без картинок и образов; голоса звали его – нестерпимо мягко, нежно, умоляюще – «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, иди к нам». Неджи не узнавал голоса – они были чужие, ненужные и непонятные, холодные – мертвые. И Неджи захлебывался ими, их просьбами и черной темнотой, он беспомощно хмурился и задыхался отчаянно, потому что был один.
Неджи умирал от страха. А живые его не звали – никто-никто.
А Зецу будили его, дергая за ноги или плечи, вытаскивали из сна и отворачивались, продолжая разговор.
Неджи бодрствовал – сколько мог, засыпал, прислушиваясь к ворчанию черного Зецу и более мягким ответам белого, и просыпался – не один.
Сколько так прошло дней или, может, недель, а может, и месяцев – Неджи не знал. Он будто болел и бредил в лихорадке.
Серый лес тянул из него силы, воспоминания и желания. Неджи гнулся, гнулся, словно ствол молодого дерева под сильным порывом ветра. И не ломался.
Он очнулся внезапно и легко, смаргивая дремотную усталость, потянулся до хруста, огляделся – по привычке настороженно. Озеро щурило голубой глаз, белые цветы раскрывали бутоны, гудел лес далекими голосами, а Зецу сидели рядом – и они, наверное, тоже не хотели быть здесь одни в вечном противостоянии.
- Проснулся? – спросил Белый Зецу, обернулся, вгляделся.
- Выжил? – ухмыльнулся Черный Зецу.
- Не ушел, – хмыкнул Неджи.
Встал, разминая ноги, активировал бьякуган, рассмотрел деревья на другой стороне озера. Черный и Белый Зецу слились в одного, ухмыльнулись, заговорили одновременно:
- Это хорошо. Жаль, мы не голодные. Выглядишь до безобразия аппетитно.
Неджи ухмыльнулся легонько, покачал головой – голоса не тревожили его ни капли, и серо-белый лес казался почти прекрасным. Почти.
Неджи прислушался, потянулся еще раз и зашагал аккуратно по берегу озера.
- Пошли, – сказал он. – На другой стороне я, кажется, кого-то заметил.
Зецу встал, пошел следом, а потом сравнялся, зашагал спокойно, заговорил о чем-то, Неджи отвлеченно вслушивался, кивая изредка. А потом начал рассказывать сам.
Дорога была длинной, долгой – нескончаемой почти. Разговоры неожиданно приятными. А серый лес – вечным.
Голоса живых путались в кронах белых деревьев, шумели в траве и цветах, кричали в бледном небе, звали ушедших. А Неджи шел – дальше и дальше, вперед и вперед, не сбиваясь и не сворачивая, не спеша за тонкой полосой лесной тропки. Не возвращался в мир живых, вспоминал о семье и друзьях иногда и шел, шел, шел.
И был не один.
Зецу шел рядом – разный одновременно, черно-белый, необъяснимый.
И Неджи шел, улыбаясь, и засыпал, проваливаясь в яркую вязь снов, на другой стороне озера. Без страха и горького – белого – привкуса обиды от того, что его не позвали.
Все было – хорошо.
На другой стороне их ждали цветные сны, развилка и черные деревья, к которым они пошли вместе. И наполняющийся людьми – лес.
В мире живых наконец-то отпустили войну.
-
-
01.04.2013 в 01:30Ничего не глупости, автор, что вы! Замечательный фик, пробирающая атмосфера. Это вот «На самом деле – Неджи никто не звал.»
– от этого прямо морозцем по коже.
И Зецу, Зецу же!
Извините, комментатор очень сильно упарывается по Зецу.Особое спасибо вам вот за это:
- Проснулся? – спросил Белый Зецу, обернулся, вгляделся.
- Выжил? – ухмыльнулся Черный Зецу.
- Не ушел, – хмыкнул Неджи.
И это:
Зецу шел рядом – разный одновременно, черно-белый, необъяснимый.
-
-
04.04.2013 в 12:12