Название: Учитель, пугало, Какаши
Персонажи: Учиха Итачи/Хатаке Какаши, Наруто, Саске, Сакура
Тип: слеш
Рейтинг: R
Жанр: ангст, быт, налет романса
Количество слов: мини (1600 слов)
Дисклеймер: не принадлежит, не извлекаю
Вытянутый персонаж: Учиха Итачи
Саммари: Сакумо всегда говорил, что Хатаке – однолюбы. И что они созревают поздно.
Авторские примечания: AU в рамках канона, ООС по желанию, рефлексии
Размещение: с разрешения автора
Фанфик был написан на Осенний фестиваль
читать дальше«Они совсем не похожи», - думает Какаши, когда впервые видит Учиху Саске.
Черты лица, голос, жесты, характер… Все чужое. И все неуловимо знакомое.
Мальчик нелюдимый, мрачный, но оно и немудрено: столько времени проводить в заброшенном опечатанном квартале клана, где из собеседников лишь призраки, да собственная боль.
Что тебя гложет, Учиха Саске? О чем ты мечтаешь?
Как на ладони.
Мальчик похож на лед снаружи, но стоит поймать его взгляд, как понимаешь: пылает. Пылает так, что не угаснет, теперь уж до конца – до белого пепла, до выжженной земли. До последней капли крови.
Своей. Чужой.
Все одно: ненависть не делает различий, равнодушно убивая и того, кто приютил ее в душе.
Дети. Какие же еще дети.
Отчаянные, хорошие. Очень скоро - только подожди и увидишь – великие.
Как Саннины. Как основатели.
Какаши думает, что, может быть, именно этой троице уготовано сделать то, что ему самому было не под силу.
Изменить мир?
Боль внутри бьется собственным сердцем: тук-тук, тук-тук, тук-тук. Ночью, днем, возле Камня Памяти, в компании друзей. Всегда.
Это тяжело, быть таким молодым и таким безнадежно…
- Какаши-сенсей!
Грохот, взрывы, заливистый хохо, шкодливая ухмылка от уха до уха. И осторожный, негромкий смешок украдкой – как бы кто не увидел, как бы не развеялось облако печали.
Учиха Саске.
Какаши устал врать себе: похожи. Кровь не вода, а все Учихи – единое племя.
Итачи навсегда остался в его памяти тринадцатилетним.
Не тонким-звонким, не чета нынешним генинам, но жилистым, жестким, будто выточенным из дерева, отполированным злыми ветрами, закаленным в боях с врагами и с теми, с кем по одну сторону баррикад. Взрослым.
И удивительным: такому чистому таланту невозможно было завидовать. Смотреть, затаив дыхание, искать в толпе взглядом… но не иначе.
Учиха Итачи всегда был иным настолько, насколько может быть отличным человек от остальных людей.
И поэтому, когда Какаши говорили «гений шарингана», он лишь невесело усмехался под маской.
Не гений – второй.
После Минато Намиказе.
После Учиха Итачи.
Всегда после.
Даже не обидно, ведь что толку, если один – мертвец, а за голову второго – награда?
Учиха Итачи… Где же ты, на каких дорогах? В каких краях? Что тобою движет, что питает твое неукротимое пламя?
Сойдутся ли они еще хоть раз клинками?
Вопросы и только.
- Какаши-сенсей!
Черные глаза и голубые – такие разные, такие схожие в своей пронзительной решимости, что есть лишь у детей и героев со старинных гравюр.
У самого Какаши тоже разные глаза, но нет в них ни любви, ни чистоты. Правый – тусклый, будто припорошенный пылью. Левый – алый, в узоре, чужой. Мертвый.
Обито. Итачи. Теперь Саске.
В его жизни слишком много Учих.
Камень памяти покрыт моросью, небо затянуто линялым ситцем, в редких брешах – лазурь. Ветер крепчает, рвет леску волос, треплет завязки протектора.
Бередит.
Сакумо всегда говорил, что Хатаке – однолюбы. И что созревают они поздно.
Минато выражался ясней:
- Ты такой тормоз порою, Какаши-кун, - смеялся он ласково. – Тебе стоит взять пару уроков у моего учителя.
Какаши и взял – кипу журналов из библиотеки, тогда еще Джирайю не издавали книгами, а печатали в колонке для взрослых.
Но кто же знал, что дело вовсе не в медлительности и не в робости. Не в миссиях, идущих чередой.
Какаши фаталист, поэтому принимает новость легко.
Гораздо сложнее принять свои чувства.
Камень памяти холодный, с глубокими резкими линиями гравировки.
А Итачи был теплым, мягким, но с такими же линиями старых и новых шрамов: даже гении не бессмертны. Плоть и кровь.
Итачи тринадцать. Итачи впервые видит его без маски.
Какаши целует его, взяв за гладкий подбородок, в чужих движениях скованность идущего по тонкому льду. И любопытство.
- Так вот как это бывает.
Какаши вдруг понимает - это был первый поцелуй. И изнутри затапливает нежностью, плавит, растворяет.
Какаши понимает, о чем говорил Сакумо.
Какаши созрел.
А вот Учихе Итачи - тринадцать, и от этого почти физически больно.
- Я капитан АНБУ, - вдруг говорит Итачи, словно читая его мысли. – Я могу.
Какаши ведь не сомневается, знает, что может. Он видел!
Может по колено в крови, может по снегу и по воде. Может рубить до хруста, до терпкого, свербящего запаха крови в носу, до гладких сизо-лиловых петель кишок на земле. До запаха свежей бойни и густого духа дымящихся потрохов.
Может.
Но вот Какаши – нет.
Поэтому лишь тихие ласки: пальцами по мозолистой ладони, губами по теплому затылку. И поцелуи.
Какаши - двадцать один, и он старается не думать о разнице в восемь лет, старается закрыть глаза на все, что может и умеет Учиха.
Итачи ведь убивал не только мужчин, наверняка, и женщин тоже. Какаши вот убивал, когда стал капитаном, делал это, чтобы другим не пришлось. Даже сражался с детьми.
И побеждал.
- Просто дай мне узнать, каково это, - вернувшись однажды с миссии, шепчет Итачи.
И Какаши видит в его лице предчувствие грядущей беды, такой большой, что она застелет собой небо от горизонта до горизонта, вспухнет над их головами куполом, накроет.
Что же ты знаешь, Учиха Итачи? Что скрываешь, капитан АНБУ?
Какаши не может сказать «нет».
Какаши снимает маску. И протектор. И жилет.
Вещи летят на неровный пол – он все еще живет в общежитии – Какаши переступает через них, остается голым, в одной лишь лоскутной накидке из ожогов и шрамов.
- Иди ко мне.
Поцелуй. Разница в росте, Итачи запрокидывает голову.
Теплый, пахнущий ветром и болью, сладким клевером, горькой полынью. Какаши пьет этот запах, запоминает, ведь дурное предчувствие все еще разлито в воздухе, и странная обреченность затаилась в их жестах, словах.
Какаши ложится на спину – большой пес доверчиво подставляет брюхо - он знает, как сделать хорошо, как стереть тревогу и мысли о будущем, которого у шиноби нет.
Есть только сейчас.
Какаши обнимает Итачи руками, ногами, всем телом, будто желая вплавиться, стать единым целым.
Но это еще впереди, ночь длинна.
Итачи выглядит смущенным, почти испуганным, но лишь «почти», он капитан АНБУ, и это чувство неведомо ему. Так думают все.
Но Какаши и сам когда-то носил белую маску, он знает: Итачи напуган.
И это лучшее знание в мире.
Какаши сложно причинить боль, но Итачи все равно осторожен: чуть щекотно, тянет наполненность, раскрытость до упора, а выдох над ухом – будто дохнуло огнем.
Теперь все по-взрослому, как в рассказах Джирайи, как в душных снах.
Какаши притягивает Итачи к себе, тот движется резче, быстрее, смотрит со сладкой мукой в глазах, целует. Напряжение нарастает, их раскачивает на мощных волнах. Соленый, сильный.
И как же хорошо.
Не от неловкой первой близости даже, от стука чужого сердца, от знания, что еще живы.
Хочется скулить, лизать чужие губы, и почти жутко от этой своей слабости. Но как же тяжело всегда быть сильным.
Чучело в поле, а кругом насколько хватит глаза – золото ржи и одиночество.
А теперь вдруг тепло. Он столько хочет сказать, но не рождается ни звука, Какаши целует Итачи, Какаши почти счастлив, насколько может счастлив быть шиноби.
Итачи глотает сорванный выдох, он мокрый, он улыбается.
Итаи счастлив тоже?
Итачи вырезает свой клан, Итачи покидает Коноху, оставляя за собой сотню свежих могил, а у Какаши теперь в нагрудном кармане листовка, сложенная вчетверо, на ней – знакомое до черточки лицо.
«ЖИВОЙ ИЛИ МЕРТВЫЙ».
Учиха Итачи.
И теперь каждый знает: когда дзенин Хатаке не на миссии, дзенин Хатаке у Камня Памяти. Ведь только там, в тишине, в гладкости камня, в знакомых именах можно спрятаться от себя, от той пустоты, что теперь в груди, пустоты, которую не заполнят ни листовка, ни деньги, ни чужая голова.
Сакумо всегда говорил, что Хатаке – однолюбы…
Какаши ненавидит отца за то, что тот умер. И за то, что тот прав.
- Какаши-сенсей!
Рыжая молния мелькает справа, мелькает слева, а поймай за шкирняк - легкий, будто котенок.
Молния. И глаза Минато на чумазом лице.
И глаз Обито на лице самого Какаши.
Как же все непросто в этой жизни.
- Этот придурок первым начал!
- Ничего подобного.
Они совсем не похожи, говорит себе Какаши, глядя на Учиху Саске.
Черты лица, голос, поворот головы, характер…
Ладонь разжимается, Наруто кубарем катится по пыльной дороге, пружинит рыжим мячиком, чешет в затылке. Ладони розовые, сплошь ссадины.
- Ой, Какаши-сенсей, смотрит! – вдруг радостно кричит Сакура. – Глядите!
На поле в стороне от дороги обветшавшее пугало. Вместо головы – пыльный глиняный горшок, вместо тела – рубаха в прорехах, а из нее солома да ветки.
- Похож!
Наруто уносится в поле, Сакура за ним. Саске, помедлив, следом.
В приближении сходство теряется, Какаши засовывает руки в карманы, улыбается краешком рта, когда неугомонный Наруто выныривает откуда-то из высоких стеблей, держа в руках пучок сухой травы, почти белой от солнца.
Все трое ищут веревку, повязывают пугалу траву на горшок.
- Вылитый Какаши-сенсей, - смущаясь, говорит Сакура.
Наруто беззастенчиво ржет, Саске отворачивается, но Какаши видит его улыбку.
- Похож! – изнемогает Наруто.
«Похож», - думает Какаши.
Как же похож: особенно теперь, улыбкой.
Они возвращаются на дорогу, Наруто наступает Сакуре на ногу, поднимается крик, Какаши и Саске спокойно шагают веред, дорожная пыль вьется золотистой дымкой под ногами.
Какаши оборачивается: они закончили спор и теперь, красные от крика, догоняют. Какаши хмыкает, и вдруг взгляд падает дальше, на поле.
Пугало с новой прической помахивает руками, а на его изодранном, пошедшем соломой плече сидит огромный лесной ворон. Черный, будто капля туши на акварельном рисунке дня, тяжелый – пугало кренится набок.
Какаши застывает.
Наруто и Сакура обходят его с двух сторон, их шаги шуршат дальше, а Какаши все стоит и не может пошевелиться.
Листовка жжет карман, пожелтевшая от времени, затертая на сгибах, он изредка вытаскивает ее на свет, чтобы посмотреть на лицо. Вот ведь забавная штука эта память: запахи, звуки, голос - все сохранила, а лицо… Плывет. Будто подтачивают его прошедшие года.
Обито. Итачи. Саске.
Учиха. Учиха. Учиха.
У членов этого клана есть неприятная особенность залезать Какаши под кожу и в душу. А потом уходить.
На тот свет. На другую сторону.
Какаши встряхивает головой, словно собака от напитавшей шерсть воды - избавляет от мыслей.
По дороге шагают трое. Прямо как когда-то он сам, Обито и Рин.
Вот только он совсем не Минато.
- Какаши-сенсей!
Пугало.
Учиха останавливается вместе со всеми, оборачивается. Саске явно не торопится умирать и предавать. Наруто смотрит на него глазами Минато. Сакура улыбается.
Жизнь идет своим чередом, семена дают всходы, новые герои вот-вот оперятся и вылетят из гнезда.
«Не пугало, - вдруг думается ему. – Уже давно нет».
Он – Хатаке Какаши.
Тот-самый-парень-с-порнухой.
Копи-ниндзя.
- Какаши-сенсей!..
Персонажи: Учиха Итачи/Хатаке Какаши, Наруто, Саске, Сакура
Тип: слеш
Рейтинг: R
Жанр: ангст, быт, налет романса
Количество слов: мини (1600 слов)
Дисклеймер: не принадлежит, не извлекаю
Вытянутый персонаж: Учиха Итачи
Саммари: Сакумо всегда говорил, что Хатаке – однолюбы. И что они созревают поздно.
Авторские примечания: AU в рамках канона, ООС по желанию, рефлексии
Размещение: с разрешения автора
Фанфик был написан на Осенний фестиваль
читать дальше«Они совсем не похожи», - думает Какаши, когда впервые видит Учиху Саске.
Черты лица, голос, жесты, характер… Все чужое. И все неуловимо знакомое.
Мальчик нелюдимый, мрачный, но оно и немудрено: столько времени проводить в заброшенном опечатанном квартале клана, где из собеседников лишь призраки, да собственная боль.
Что тебя гложет, Учиха Саске? О чем ты мечтаешь?
Как на ладони.
Мальчик похож на лед снаружи, но стоит поймать его взгляд, как понимаешь: пылает. Пылает так, что не угаснет, теперь уж до конца – до белого пепла, до выжженной земли. До последней капли крови.
Своей. Чужой.
Все одно: ненависть не делает различий, равнодушно убивая и того, кто приютил ее в душе.
Дети. Какие же еще дети.
Отчаянные, хорошие. Очень скоро - только подожди и увидишь – великие.
Как Саннины. Как основатели.
Какаши думает, что, может быть, именно этой троице уготовано сделать то, что ему самому было не под силу.
Изменить мир?
Боль внутри бьется собственным сердцем: тук-тук, тук-тук, тук-тук. Ночью, днем, возле Камня Памяти, в компании друзей. Всегда.
Это тяжело, быть таким молодым и таким безнадежно…
- Какаши-сенсей!
Грохот, взрывы, заливистый хохо, шкодливая ухмылка от уха до уха. И осторожный, негромкий смешок украдкой – как бы кто не увидел, как бы не развеялось облако печали.
Учиха Саске.
Какаши устал врать себе: похожи. Кровь не вода, а все Учихи – единое племя.
Итачи навсегда остался в его памяти тринадцатилетним.
Не тонким-звонким, не чета нынешним генинам, но жилистым, жестким, будто выточенным из дерева, отполированным злыми ветрами, закаленным в боях с врагами и с теми, с кем по одну сторону баррикад. Взрослым.
И удивительным: такому чистому таланту невозможно было завидовать. Смотреть, затаив дыхание, искать в толпе взглядом… но не иначе.
Учиха Итачи всегда был иным настолько, насколько может быть отличным человек от остальных людей.
И поэтому, когда Какаши говорили «гений шарингана», он лишь невесело усмехался под маской.
Не гений – второй.
После Минато Намиказе.
После Учиха Итачи.
Всегда после.
Даже не обидно, ведь что толку, если один – мертвец, а за голову второго – награда?
Учиха Итачи… Где же ты, на каких дорогах? В каких краях? Что тобою движет, что питает твое неукротимое пламя?
Сойдутся ли они еще хоть раз клинками?
Вопросы и только.
- Какаши-сенсей!
Черные глаза и голубые – такие разные, такие схожие в своей пронзительной решимости, что есть лишь у детей и героев со старинных гравюр.
У самого Какаши тоже разные глаза, но нет в них ни любви, ни чистоты. Правый – тусклый, будто припорошенный пылью. Левый – алый, в узоре, чужой. Мертвый.
Обито. Итачи. Теперь Саске.
В его жизни слишком много Учих.
Камень памяти покрыт моросью, небо затянуто линялым ситцем, в редких брешах – лазурь. Ветер крепчает, рвет леску волос, треплет завязки протектора.
Бередит.
Сакумо всегда говорил, что Хатаке – однолюбы. И что созревают они поздно.
Минато выражался ясней:
- Ты такой тормоз порою, Какаши-кун, - смеялся он ласково. – Тебе стоит взять пару уроков у моего учителя.
Какаши и взял – кипу журналов из библиотеки, тогда еще Джирайю не издавали книгами, а печатали в колонке для взрослых.
Но кто же знал, что дело вовсе не в медлительности и не в робости. Не в миссиях, идущих чередой.
Какаши фаталист, поэтому принимает новость легко.
Гораздо сложнее принять свои чувства.
Камень памяти холодный, с глубокими резкими линиями гравировки.
А Итачи был теплым, мягким, но с такими же линиями старых и новых шрамов: даже гении не бессмертны. Плоть и кровь.
Итачи тринадцать. Итачи впервые видит его без маски.
Какаши целует его, взяв за гладкий подбородок, в чужих движениях скованность идущего по тонкому льду. И любопытство.
- Так вот как это бывает.
Какаши вдруг понимает - это был первый поцелуй. И изнутри затапливает нежностью, плавит, растворяет.
Какаши понимает, о чем говорил Сакумо.
Какаши созрел.
А вот Учихе Итачи - тринадцать, и от этого почти физически больно.
- Я капитан АНБУ, - вдруг говорит Итачи, словно читая его мысли. – Я могу.
Какаши ведь не сомневается, знает, что может. Он видел!
Может по колено в крови, может по снегу и по воде. Может рубить до хруста, до терпкого, свербящего запаха крови в носу, до гладких сизо-лиловых петель кишок на земле. До запаха свежей бойни и густого духа дымящихся потрохов.
Может.
Но вот Какаши – нет.
Поэтому лишь тихие ласки: пальцами по мозолистой ладони, губами по теплому затылку. И поцелуи.
Какаши - двадцать один, и он старается не думать о разнице в восемь лет, старается закрыть глаза на все, что может и умеет Учиха.
Итачи ведь убивал не только мужчин, наверняка, и женщин тоже. Какаши вот убивал, когда стал капитаном, делал это, чтобы другим не пришлось. Даже сражался с детьми.
И побеждал.
- Просто дай мне узнать, каково это, - вернувшись однажды с миссии, шепчет Итачи.
И Какаши видит в его лице предчувствие грядущей беды, такой большой, что она застелет собой небо от горизонта до горизонта, вспухнет над их головами куполом, накроет.
Что же ты знаешь, Учиха Итачи? Что скрываешь, капитан АНБУ?
Какаши не может сказать «нет».
Какаши снимает маску. И протектор. И жилет.
Вещи летят на неровный пол – он все еще живет в общежитии – Какаши переступает через них, остается голым, в одной лишь лоскутной накидке из ожогов и шрамов.
- Иди ко мне.
Поцелуй. Разница в росте, Итачи запрокидывает голову.
Теплый, пахнущий ветром и болью, сладким клевером, горькой полынью. Какаши пьет этот запах, запоминает, ведь дурное предчувствие все еще разлито в воздухе, и странная обреченность затаилась в их жестах, словах.
Какаши ложится на спину – большой пес доверчиво подставляет брюхо - он знает, как сделать хорошо, как стереть тревогу и мысли о будущем, которого у шиноби нет.
Есть только сейчас.
Какаши обнимает Итачи руками, ногами, всем телом, будто желая вплавиться, стать единым целым.
Но это еще впереди, ночь длинна.
Итачи выглядит смущенным, почти испуганным, но лишь «почти», он капитан АНБУ, и это чувство неведомо ему. Так думают все.
Но Какаши и сам когда-то носил белую маску, он знает: Итачи напуган.
И это лучшее знание в мире.
Какаши сложно причинить боль, но Итачи все равно осторожен: чуть щекотно, тянет наполненность, раскрытость до упора, а выдох над ухом – будто дохнуло огнем.
Теперь все по-взрослому, как в рассказах Джирайи, как в душных снах.
Какаши притягивает Итачи к себе, тот движется резче, быстрее, смотрит со сладкой мукой в глазах, целует. Напряжение нарастает, их раскачивает на мощных волнах. Соленый, сильный.
И как же хорошо.
Не от неловкой первой близости даже, от стука чужого сердца, от знания, что еще живы.
Хочется скулить, лизать чужие губы, и почти жутко от этой своей слабости. Но как же тяжело всегда быть сильным.
Чучело в поле, а кругом насколько хватит глаза – золото ржи и одиночество.
А теперь вдруг тепло. Он столько хочет сказать, но не рождается ни звука, Какаши целует Итачи, Какаши почти счастлив, насколько может счастлив быть шиноби.
Итачи глотает сорванный выдох, он мокрый, он улыбается.
Итаи счастлив тоже?
Итачи вырезает свой клан, Итачи покидает Коноху, оставляя за собой сотню свежих могил, а у Какаши теперь в нагрудном кармане листовка, сложенная вчетверо, на ней – знакомое до черточки лицо.
«ЖИВОЙ ИЛИ МЕРТВЫЙ».
Учиха Итачи.
И теперь каждый знает: когда дзенин Хатаке не на миссии, дзенин Хатаке у Камня Памяти. Ведь только там, в тишине, в гладкости камня, в знакомых именах можно спрятаться от себя, от той пустоты, что теперь в груди, пустоты, которую не заполнят ни листовка, ни деньги, ни чужая голова.
Сакумо всегда говорил, что Хатаке – однолюбы…
Какаши ненавидит отца за то, что тот умер. И за то, что тот прав.
- Какаши-сенсей!
Рыжая молния мелькает справа, мелькает слева, а поймай за шкирняк - легкий, будто котенок.
Молния. И глаза Минато на чумазом лице.
И глаз Обито на лице самого Какаши.
Как же все непросто в этой жизни.
- Этот придурок первым начал!
- Ничего подобного.
Они совсем не похожи, говорит себе Какаши, глядя на Учиху Саске.
Черты лица, голос, поворот головы, характер…
Ладонь разжимается, Наруто кубарем катится по пыльной дороге, пружинит рыжим мячиком, чешет в затылке. Ладони розовые, сплошь ссадины.
- Ой, Какаши-сенсей, смотрит! – вдруг радостно кричит Сакура. – Глядите!
На поле в стороне от дороги обветшавшее пугало. Вместо головы – пыльный глиняный горшок, вместо тела – рубаха в прорехах, а из нее солома да ветки.
- Похож!
Наруто уносится в поле, Сакура за ним. Саске, помедлив, следом.
В приближении сходство теряется, Какаши засовывает руки в карманы, улыбается краешком рта, когда неугомонный Наруто выныривает откуда-то из высоких стеблей, держа в руках пучок сухой травы, почти белой от солнца.
Все трое ищут веревку, повязывают пугалу траву на горшок.
- Вылитый Какаши-сенсей, - смущаясь, говорит Сакура.
Наруто беззастенчиво ржет, Саске отворачивается, но Какаши видит его улыбку.
- Похож! – изнемогает Наруто.
«Похож», - думает Какаши.
Как же похож: особенно теперь, улыбкой.
Они возвращаются на дорогу, Наруто наступает Сакуре на ногу, поднимается крик, Какаши и Саске спокойно шагают веред, дорожная пыль вьется золотистой дымкой под ногами.
Какаши оборачивается: они закончили спор и теперь, красные от крика, догоняют. Какаши хмыкает, и вдруг взгляд падает дальше, на поле.
Пугало с новой прической помахивает руками, а на его изодранном, пошедшем соломой плече сидит огромный лесной ворон. Черный, будто капля туши на акварельном рисунке дня, тяжелый – пугало кренится набок.
Какаши застывает.
Наруто и Сакура обходят его с двух сторон, их шаги шуршат дальше, а Какаши все стоит и не может пошевелиться.
Листовка жжет карман, пожелтевшая от времени, затертая на сгибах, он изредка вытаскивает ее на свет, чтобы посмотреть на лицо. Вот ведь забавная штука эта память: запахи, звуки, голос - все сохранила, а лицо… Плывет. Будто подтачивают его прошедшие года.
Обито. Итачи. Саске.
Учиха. Учиха. Учиха.
У членов этого клана есть неприятная особенность залезать Какаши под кожу и в душу. А потом уходить.
На тот свет. На другую сторону.
Какаши встряхивает головой, словно собака от напитавшей шерсть воды - избавляет от мыслей.
По дороге шагают трое. Прямо как когда-то он сам, Обито и Рин.
Вот только он совсем не Минато.
- Какаши-сенсей!
Пугало.
Учиха останавливается вместе со всеми, оборачивается. Саске явно не торопится умирать и предавать. Наруто смотрит на него глазами Минато. Сакура улыбается.
Жизнь идет своим чередом, семена дают всходы, новые герои вот-вот оперятся и вылетят из гнезда.
«Не пугало, - вдруг думается ему. – Уже давно нет».
Он – Хатаке Какаши.
Тот-самый-парень-с-порнухой.
Копи-ниндзя.
- Какаши-сенсей!..
-
-
21.11.2013 в 16:01Спасибо за работу)
-
-
22.11.2013 в 06:50*радуется, что таки успела на фест*
-
-
23.11.2013 в 12:09Автор, ты молодечик
-
-
25.11.2013 в 13:57-
-
29.11.2013 в 22:33Моряна, благодарю)
-
-
29.11.2013 в 22:36-
-
29.11.2013 в 22:37-
-
29.11.2013 в 22:41-
-
29.11.2013 в 22:47-
-
30.11.2013 в 20:07