Название: Любовь к весне
Персонажи: Нейджи, Ямато
Тип: джен?
Рейтинг: G
Жанр: философия?
Количество слов: 966
Дисклеймер: выгоду из персонажей Кишимото не извлекаю, из истории тоже, но она таки моя.
Вытянутый персонаж: Ямато
Саммари: К каким поледствиям может привести обоюдная любовь к весне.
Авторские примечания: ООС (ну наверняка же), АУ от канона, тараканы автора…
Размещение: с разрешения автора
Фанфик был написан на Мартовский фестиваль
читать дальшеНежные хрупкие ветки весной тянутся ввысь, к солнцу. Они напоминают ослабленные руки, нашедшие лекарство для исцеления. Их полупрозрачные малюсенькие листы колышутся на ветру, наполняя воздух мягким перешептыванием, от чего замираешь вдруг и слушаешь. Слушаешь, слушаешь, как зарождается и крепнет обновленная жизнь. Время обычно такое, когда нежное персиковое небо начинает показывать свой бок сквозь покров тёмного савана - раннее утро. Или же, наоборот, поздний вечер, когда все яркие краски уходят с горизонта, уступая место насыщенно синим тонам, отдающим в черноту. Главная особенность и первого, и второго часа суток - малолюдье, чтобы никто, особенно в минуты наполнения благодати, не потревожил желанный покой. Хотя уединиться настолько, чтобы мир звенел от тишины, не удавалось никогда. Не то место, не то окружение - и металось в душе птицей, рвавшейся на свободу. Но природа удивительно скоро и терпеливо залечивала нанесенные раны, будь они внутри или снаружи. Ласковой рукой матери успокаивала взбудораженные нервы. Казалось, что она дышит ветром, теребящим пряди, скользящие по лбу, и, если прислушаться, можно различить нежно-мелодичное "Тшш… тшшш", как своеобразную колыбельную, под которую невольно прикрываешь глаза. Не спишь, так – ресницы дрожат. И листва незнамо на каком уровне чувствует, бережно загораживая от уже жарких солнечных лучей. Лето в Конохе всегда наступает быстро. А в тени чуть прохладно, от чего по рукам начинают расползаться мурашки, но это даже хорошо. Весной больше воздуха и – жизни. Сердце мерно стучит, отзываясь на весь расцветающий мир, и продлить каждый миг хочется. Хочется, хочется сломать оковы, возродясь.
Неджи был тем, кто заперт в клетке, кому внушена покорность перед судьбой, с которой, как известно, не спорят. Но существовало ли что-либо еще за пределами порочного круга или это было замкнутым кольцом без права выбора? Люди клана говорили за первое, прикрывая откровенную ложь традициями, следовать которым они должны беспрекословно. Жизнь же давала ориентиры на второе, нещадно садня горькой правдой и мешая, мешая-мешая быть действительно счастливым при сложившихся обстоятельствах. Хотя мог ли он – имел ли право? – знать, что есть истинный путь блаженства и какие лишения нужно претерпеть для его достижения. Что нужно преодолеть, дабы начать двигаться в нужном направлении. Только вот куда идти, куда деваться, как жить – непонятно. Этого не объясняли на многочисленных уроках, об этом не говорили старейшины клана и даже в огромной библиотеке нельзя было это найти.
Иногда, когда внутреннее самовнушение переставало действовать, Нейджи задумывался над тем, что есть Судьба, долг, верность, можно ли верить вводимым понятиям. Данные мысли червоточинкой заседали в сознании, коррозией покрывая идеалы, от чего становилось настолько страшно, что вспыхнувшие образы тушились логикой и здравым смыслом, но искры продолжали тлеть на самом дне в ожидании. А потом внезапно расцветали в бьющее по вискам рассуждение, что люди клана – безвольные животные, рабы, не имеющие права на что-то "своё", уникальное, отличающееся от введенных канонов, и посаженные на поводок. Очень-очень короткий. Рассуждения пугали ещё сильней, но рубить их под корень, пусть и дрожащими от волнения руками, всё-таки получалось. Потом Нейджи долго сидел, согнувшись и обхватив голову руками: под протектором ныла печать.
Увидев юного гения клана Хьюга в первый раз, Ямато сравнил его с птицей. Красивой и гордой, с белоснежным оперением птицей, грустно смотрящей на мир сквозь прутья стальной клетки. Грустно, не с жаждой: со своей участью она смирилась давно. Причиной тому могло быть незнание, в принципе, воли при зовущем к ней инстинкте: стремиться в небеса из-за отсутствия как такового сравнения нужды не было, да и привычный уклад лучше неизвестности, но трепет внутри стимулировал как минимум вопрос "Почему так?" с проистекающим из него желанием проверить. Вот и маялась пернатая, окружающее пространство пропуская через себя как опасность и как некую необходимую к достижению цель. А время выбирать неумолимо приближалось.
Ямато нравилась его древесная техника: быть сопричастным к созданию новой жизни всегда волнующе. Но когда ты мастер и материал слушается тебя, принимая задаваемую форму, можно легко переступить допустимую грань, превозносясь. Если вовремя не рухнет холодной каплей на темечко: а достоин ли он этого? Достоин ли быть и считать себя творцом, будучи "удавшимся экспериментом"? Странно, но подобная мысль не принижала чувства собственного достоинства, а действовала положительно, помогая трезво оценить себя и ситуацию. И рвущиеся к свету ростки прямо из ладони казались чудом: от них сердце бабочкой трепетало и сжималось что-то внутри. И иногда на листках оседали капли солёной влаги из глаз…
Весна была неотъемлема от сущности Ямато. Как и он – от неё. Из-под земли прорывались молодые, полные неизмеримой силы побеги, у которых цель велика – расцвести к положенному сроку, когда Коноху обнял жаркий день, в котором легко задохнуться. От горячего воздуха распирает грудь, если особенно бежишь, чувствуя, как вокруг всё дышит. Дышит, дышит новой жизнью, свежестью, солнцем. Ещё вроде и нет обилия листвы, а от зелёного рябит в глазах: с непривычки. Глубокое голубое небо полной чашей выливается на мир, и смешивается яркость красок, из-за чего смотреть по сторонам нестерпимо. А отчего-то – хочется. Наверное, так скучаешь по матери, ненадолго (а будто на целую вечность!) покинувшей дом. Ты проходишь сотней траекторий по периметру дома, бросаясь к двери от едва ли похожего звука и замирая на полпути в понимании, что показалось. Ты нервничаешь, хоть и пытаешься выглядеть по-взрослому, смешно нахмурив брови и сжав ладони в кулаки: в голове уже развернулся каравай разнообразнейших и невероятных историй, где мама попадает в беду, из которой её вызволяет родное дите, которым уж точно можно гордиться. Но тогда закрадывается шокирующее предположение, что предпринимать что-либо просто напросто поздно! И бросаешься на выход, где с порога улыбается мама, мягко и чуть удивленно. Вырастая, становишься рассудительнее, спокойнее, а всё равно, бывает, забеспокоишься не из-за чего да и оглянешься по сторонам. Точно так же и с весной: внутреннее самовнушение трещит по швам, когда некий образ, аромат, звук заденет определенную струнку в душе, и ты откликаешься. Откликаешься, откликаешься на это едва уловимое, но такое значимое извне.
Возле нежной, с маленькими ещё цветами сакуры произошла встреча разных по статусу, убеждениям и идеалам людей, у которых глубоко-глубоко в душе зрело нечто общее. Оно слабым эхом отозвалось изнутри, возликовало и потянулось в небо. Из распахнутой деревянной дверцы ввысь рванулась белоснежная птица.
Персонажи: Нейджи, Ямато
Тип: джен?
Рейтинг: G
Жанр: философия?
Количество слов: 966
Дисклеймер: выгоду из персонажей Кишимото не извлекаю, из истории тоже, но она таки моя.
Вытянутый персонаж: Ямато
Саммари: К каким поледствиям может привести обоюдная любовь к весне.
Авторские примечания: ООС (ну наверняка же), АУ от канона, тараканы автора…
Размещение: с разрешения автора
Фанфик был написан на Мартовский фестиваль
читать дальшеНежные хрупкие ветки весной тянутся ввысь, к солнцу. Они напоминают ослабленные руки, нашедшие лекарство для исцеления. Их полупрозрачные малюсенькие листы колышутся на ветру, наполняя воздух мягким перешептыванием, от чего замираешь вдруг и слушаешь. Слушаешь, слушаешь, как зарождается и крепнет обновленная жизнь. Время обычно такое, когда нежное персиковое небо начинает показывать свой бок сквозь покров тёмного савана - раннее утро. Или же, наоборот, поздний вечер, когда все яркие краски уходят с горизонта, уступая место насыщенно синим тонам, отдающим в черноту. Главная особенность и первого, и второго часа суток - малолюдье, чтобы никто, особенно в минуты наполнения благодати, не потревожил желанный покой. Хотя уединиться настолько, чтобы мир звенел от тишины, не удавалось никогда. Не то место, не то окружение - и металось в душе птицей, рвавшейся на свободу. Но природа удивительно скоро и терпеливо залечивала нанесенные раны, будь они внутри или снаружи. Ласковой рукой матери успокаивала взбудораженные нервы. Казалось, что она дышит ветром, теребящим пряди, скользящие по лбу, и, если прислушаться, можно различить нежно-мелодичное "Тшш… тшшш", как своеобразную колыбельную, под которую невольно прикрываешь глаза. Не спишь, так – ресницы дрожат. И листва незнамо на каком уровне чувствует, бережно загораживая от уже жарких солнечных лучей. Лето в Конохе всегда наступает быстро. А в тени чуть прохладно, от чего по рукам начинают расползаться мурашки, но это даже хорошо. Весной больше воздуха и – жизни. Сердце мерно стучит, отзываясь на весь расцветающий мир, и продлить каждый миг хочется. Хочется, хочется сломать оковы, возродясь.
Неджи был тем, кто заперт в клетке, кому внушена покорность перед судьбой, с которой, как известно, не спорят. Но существовало ли что-либо еще за пределами порочного круга или это было замкнутым кольцом без права выбора? Люди клана говорили за первое, прикрывая откровенную ложь традициями, следовать которым они должны беспрекословно. Жизнь же давала ориентиры на второе, нещадно садня горькой правдой и мешая, мешая-мешая быть действительно счастливым при сложившихся обстоятельствах. Хотя мог ли он – имел ли право? – знать, что есть истинный путь блаженства и какие лишения нужно претерпеть для его достижения. Что нужно преодолеть, дабы начать двигаться в нужном направлении. Только вот куда идти, куда деваться, как жить – непонятно. Этого не объясняли на многочисленных уроках, об этом не говорили старейшины клана и даже в огромной библиотеке нельзя было это найти.
Иногда, когда внутреннее самовнушение переставало действовать, Нейджи задумывался над тем, что есть Судьба, долг, верность, можно ли верить вводимым понятиям. Данные мысли червоточинкой заседали в сознании, коррозией покрывая идеалы, от чего становилось настолько страшно, что вспыхнувшие образы тушились логикой и здравым смыслом, но искры продолжали тлеть на самом дне в ожидании. А потом внезапно расцветали в бьющее по вискам рассуждение, что люди клана – безвольные животные, рабы, не имеющие права на что-то "своё", уникальное, отличающееся от введенных канонов, и посаженные на поводок. Очень-очень короткий. Рассуждения пугали ещё сильней, но рубить их под корень, пусть и дрожащими от волнения руками, всё-таки получалось. Потом Нейджи долго сидел, согнувшись и обхватив голову руками: под протектором ныла печать.
Увидев юного гения клана Хьюга в первый раз, Ямато сравнил его с птицей. Красивой и гордой, с белоснежным оперением птицей, грустно смотрящей на мир сквозь прутья стальной клетки. Грустно, не с жаждой: со своей участью она смирилась давно. Причиной тому могло быть незнание, в принципе, воли при зовущем к ней инстинкте: стремиться в небеса из-за отсутствия как такового сравнения нужды не было, да и привычный уклад лучше неизвестности, но трепет внутри стимулировал как минимум вопрос "Почему так?" с проистекающим из него желанием проверить. Вот и маялась пернатая, окружающее пространство пропуская через себя как опасность и как некую необходимую к достижению цель. А время выбирать неумолимо приближалось.
Ямато нравилась его древесная техника: быть сопричастным к созданию новой жизни всегда волнующе. Но когда ты мастер и материал слушается тебя, принимая задаваемую форму, можно легко переступить допустимую грань, превозносясь. Если вовремя не рухнет холодной каплей на темечко: а достоин ли он этого? Достоин ли быть и считать себя творцом, будучи "удавшимся экспериментом"? Странно, но подобная мысль не принижала чувства собственного достоинства, а действовала положительно, помогая трезво оценить себя и ситуацию. И рвущиеся к свету ростки прямо из ладони казались чудом: от них сердце бабочкой трепетало и сжималось что-то внутри. И иногда на листках оседали капли солёной влаги из глаз…
Весна была неотъемлема от сущности Ямато. Как и он – от неё. Из-под земли прорывались молодые, полные неизмеримой силы побеги, у которых цель велика – расцвести к положенному сроку, когда Коноху обнял жаркий день, в котором легко задохнуться. От горячего воздуха распирает грудь, если особенно бежишь, чувствуя, как вокруг всё дышит. Дышит, дышит новой жизнью, свежестью, солнцем. Ещё вроде и нет обилия листвы, а от зелёного рябит в глазах: с непривычки. Глубокое голубое небо полной чашей выливается на мир, и смешивается яркость красок, из-за чего смотреть по сторонам нестерпимо. А отчего-то – хочется. Наверное, так скучаешь по матери, ненадолго (а будто на целую вечность!) покинувшей дом. Ты проходишь сотней траекторий по периметру дома, бросаясь к двери от едва ли похожего звука и замирая на полпути в понимании, что показалось. Ты нервничаешь, хоть и пытаешься выглядеть по-взрослому, смешно нахмурив брови и сжав ладони в кулаки: в голове уже развернулся каравай разнообразнейших и невероятных историй, где мама попадает в беду, из которой её вызволяет родное дите, которым уж точно можно гордиться. Но тогда закрадывается шокирующее предположение, что предпринимать что-либо просто напросто поздно! И бросаешься на выход, где с порога улыбается мама, мягко и чуть удивленно. Вырастая, становишься рассудительнее, спокойнее, а всё равно, бывает, забеспокоишься не из-за чего да и оглянешься по сторонам. Точно так же и с весной: внутреннее самовнушение трещит по швам, когда некий образ, аромат, звук заденет определенную струнку в душе, и ты откликаешься. Откликаешься, откликаешься на это едва уловимое, но такое значимое извне.
Возле нежной, с маленькими ещё цветами сакуры произошла встреча разных по статусу, убеждениям и идеалам людей, у которых глубоко-глубоко в душе зрело нечто общее. Оно слабым эхом отозвалось изнутри, возликовало и потянулось в небо. Из распахнутой деревянной дверцы ввысь рванулась белоснежная птица.