Персонажи: Гаара; Канкуро, Мацури, Наруто/Сакура, Сакура/Саске, Шикамару/Темари.
Тип: джен, гет
Рейтинг: PG-13
Жанр: драма, hurt/comfort, songfic, психология
Количество слов: 3254 слова
Дисклеймер: права и персонажи принадлежат Масаши Кишимото
Вытянутый персонаж: Учиха Саске
Саммари: Они не союзники и не соперники, не друзья и не враги — они демоны из одного мира, волей случая разошедшиеся по разным путям - тропами насилия и мира.
Авторские примечания: Паноптикум — музей, коллекция разнообразных необычайных предметов (например, восковых фигур, причудливых живых существ и т. п.). В переносном смысле — сборище чего-то невероятного, жуткого. Паноптикумом также называется проект идеальной тюрьмы Иеремии Бентама, когда один стражник может наблюдать за всеми заключёнными одновременно. В проекте тюрьма представляет собой цилиндрическое строение со стеклянными внутренними перегородками. Стражник находится в центре, но невидим для заключённых. Узники не знают, в какой точно момент за ними наблюдают, и у них создается впечатление постоянного контроля. Таким образом, они становятся идеальными заключёнными. Еще об этом подробно можно прочесть здесь.
Написано рвано, почти сумбурно и будто не имеет ни начала, ни конца.
Размещение: с разрешения автора
Фанфик был написан на Мартовский фестиваль
читать дальше
Ты скрывал свои секреты, в то время как я открыл свои.
В тебе проснулся демон, который, как я думал, уже в прошлом,
Я видел тому доказательство, насквозь пропитанное кровью.
Десять тысяч обещаний, десять тысяч способов проиграть...
У тебя было всё, но ты беспечно позволил всему потерпеть крах,
У тебя было всё, и я был близко,
Не в силах что-либо предпринять...
Я смотрел, как ты идешь на дно, и следовал за тобой до последнего.
Во мне такая пустота, которую не оправдать словами.
Ты никогда не узнаешь, кем из-за тебя я стал,
Десять тысяч обещаний, десять тысяч способов проиграть...
© "Powerless" by Linkin Park
В тебе проснулся демон, который, как я думал, уже в прошлом,
Я видел тому доказательство, насквозь пропитанное кровью.
Десять тысяч обещаний, десять тысяч способов проиграть...
У тебя было всё, но ты беспечно позволил всему потерпеть крах,
У тебя было всё, и я был близко,
Не в силах что-либо предпринять...
Я смотрел, как ты идешь на дно, и следовал за тобой до последнего.
Во мне такая пустота, которую не оправдать словами.
Ты никогда не узнаешь, кем из-за тебя я стал,
Десять тысяч обещаний, десять тысяч способов проиграть...
© "Powerless" by Linkin Park
Сегодня Гааре снился северный океан — бушующий, низко рокочущий, обрушивающийся на прибрежный высокий маяк, девятиваловыми волнами и мелкими брызгами разбивающийся о валуны, пропахший солью и водорослями. Собиралась гроза — с запада небо стремительно темнело, укрываясь тёмными серыми тучами, подсвечивалось белыми всполохами молний и сочилось зачинающимся дождём.
Электрический разряд звенит в воздухе — небеса светлы от ярких вспышек. Одна из молний, длинных, зубчатых, бьёт прямо в маяк, и от шрапнельных громовых раскатов и надсадного воя сирены у Гаары закладывает уши. Вспыхивает огонь, по спирали лижет широким языком башню, — маяк содрогается в пламени и рушится в пенистый океан.
Гаара просыпается в липком ледяном поту, дышит тяжело и прячет мокрое лицо в сгибе локтя. Он долго лежит неподвижно, потом резким слитным движением откидывает покрывало и направляется в смотровую, обычно пустующую глубокими холодными ночами.
Однако сегодня смотровая оказывается не пуста.
— Что ты делаешь здесь? — тихо спрашивает Гаара, прикрывая за собой дверь.
Темари, закутавшаяся в пледы, вздрагивает и роняет книгу, вероятно, глубоко погружённая в свои мысли, и виновато улыбается.
— Мне как всегда не спится, — смеётся она. — Малыш толкается. Ушла, чтобы не разбудить Шикамару. А ты чего здесь? Опять снятся кошмары или непонятное?
Гаара думает, что с приближением материнства Темари становится по-женски проницательной, и кивает, опускаясь на подушки рядом с ней.
— Скорее непонятное, чем кошмары, — признаётся он, щурит прозрачные зелёные глаза. — Нет уже смысла ложиться спать, потому что через час объявлен общий сбор у главных ворот.
— Скажи, Гаара, чему будет посвящено это собрание Каге? — тихо интересуется она, складывая ладони на обтянутых простеньким жёлтым платьем коленях. — Для чего оно вообще нужно?
— Извини, не могу, это закрытая информация, — качает головой он, неловко приобнимает Темари за плечо — неумело учится выражать нежность и заботу. Темари замирает, боится спугнуть нечаянную ласку.
— И какого чёрта вам обоим не спится, изверги? — медленные ленивые шаги, заставляющие Темари испуганно подскочить, а затем отвесить увесистую затрещину прибывшему, выдают в незваном госте Шикамару.
— А ты почему проснулся? — удивляется Гаара.
— По привычке, — тяжело вздыхает Шикамару, трёт ноющий затылок и опускается на колени рядом с ними. — Да и какой уже смысл ложиться спать, если вставать через полчаса?
Гаара лишь усмехается в кулак.
— Неужели тебе обязательно идти? — тревожится Темари. Её ладонь скользит вдоль объёмного тяжёлого живота, и Шикамару, тот самый Шикамару, избегающий ответственности за чужие судьбы, неожиданно мягко улыбается. Всё же женитьба откровенно меняет людей.
— Я телохранитель и советник Шестого Хокаге, Темари. Мне положено быть на собраниях. — Шикамару на мгновение накрывает её ладонь своей — и Гаара внутренне усмехается.
—А после собрания ты отправишься в Коноху? — выдыхает сестра, стыдливо отводит тревожный взгляд. За окном гулко шумит ветер: собирается затяжная песчаная буря.
— Я думаю, это будет зависеть уже не от меня. — Шикамару наклоняется, коротко и почти незаметно целует Темари в висок и, выходя из комнаты, оборачивается к Гааре. — Увидимся у места сбора, Казекаге.
***
— Мы с Казекаге прогуляемся до страны Железа! Ведите себя хорошо до нашего возвращения! — заливисто кричит Канкуро, и жители деревни шумят, поддерживают их криками. Темари исподтишка показывает ему кулак, машет рукой, смеётся в ладонь.
Когда ворота деревни остаются позади, Шикамару, прямой, напряжённый, словно струна сямисэна, вздыхает и горбит плечи.
— Ну что, как пойдём? — интересуется Канкуро, крепче перехватывая котомку.
— Через страну Рек, — после недолгого обдумывания решает Гаара. — Страна Дождя по-прежнему на военном положении. Через верхние пути мы доберёмся до деревни Железа меньше чем за день.
***
Страна Железа, полуостровом затерявшая между страной Звука и Страной Водопада, живёт по-прежнему скрытно, ревностно оберегая границы и собственный нейтралитет.
Страна Железа скрывает мрачные тайны за покровами снега и меж острых горных хребтов у самого океана прячет маяк-Паноптикум — тюрьму для международных опаснейших шиноби-нукенинов, обречённых волей своих стран на пожизненное заточение в наручах из чакры и ледяного металла.
Гаара тоже умеет хранить чужие тайны даже от своих — вовсе не ради собрания Каге был затеян сбор. И вовсе не ради обсуждения мирного договора Каге покидали свои деревни.
Ледяной стылый ветер пробирает до самых костей — Канкуро, идущий впереди, мелко вздрагивает от холода, придерживает полы разлетающегося плаща и локтем прикрывает глаза от мелкого пылеватого крошева льда.
В деревне Песка, ореоле белоснежных бескрайних пустынь и жаркого слепящего солнца, зима вилась невероятно быстротечно, за одну-две ночи сменяясь тёплой весной: снежным тонким покрывалом устилались высокие равнины у гор, ледяное дыхание мороза иссушало летние цветы, а ночной стылый воздух потрескивал, искрился, щипал часовых за раскрасневшиеся щёки. Утром от холода оставалось мимолётное воспоминание: в плотных шерстяных плащах стражникам становилось жарко, и тёплые перчатки сменялись лёгкими наручами.
— Господин Казекаге, перед нами Три Волка, — докладывает разведчик-сенсор, незаметно появившийся из плотного снежного тумана. — Судя по чакре, Цучикаге, Райкаге и их сопровождающие ожидают Вашего прибытия.
— Неужели мы дошли, — тяжело вздыхает Мацури, идущая справа от Гаары. Осекается, прикрывает губы ладонью и энергично мотает головой: длинные каштановые пряди выбиваются из-под тёплого полосатого шарфа и хлещут её по раскрасневшимся щекам. — Но Вы не думайте, господин Казекаге, я совсем не устала!
— И даже не ныла о том, что хочешь передохнуть у костра, да, Мацури? — подначивает её Канкуро: тоже знает, как тревожится-беспокоится Мацури о том, чтобы выглядеть в глазах Гаары сильным шиноби, а не маленькой ученицей, до онемения боящейся ярких бликов на стали оружия, острых кромок мечей и длинных цепей, перевивающих шеи её родителей.
Мацури вспыхивает жгучим румянцем, отводит глаза, но молчит — долго смотрит в глаза замершему Гааре — и склоняется в торопливом полупоклоне.
— Простите, господин Казекаге. Я правда не устала.
Гаара позволяет себе едва заметную улыбку — приподымает уголки губ и коротко поправляет шарф на её плечах.
— Эге-гей, Гаара!! — заливистый крик доносится со скалы — Шикамару, меланхолично рассматривающий следы от собственных сандалий, стряхивает с себя оцепенение, щурится, приставляя ладонь ко лбу козырьком.
— Ба, да это же Наруто, — изумлённо тянет Шикамару. — А говорил, что опоздает.
Наруто, яркий шумный Наруто, оранжевым пятном размывающийся в густом снежном тумане, заметен издалека, — он снова что-то кричит, приветственно размахивает руками и получает хорошую затрещину от своей напарницы — такую, что кубарем летит в снег со скалы.
— Дуралей-Хокаге — беда для всей страны Огня, — добродушно смеётся Канкуро. Гаара скрещивает руки на груди, наблюдая, как усмехается Шикамару. — Верно ведь говорю, а, парень-ананас?
Шикамару, которого Канкуро успел порядком заколебать во время пребывания в Суне, выразительно закатывает глаза.
— Пока у Наруто есть я, страна Огня может не волноваться за своё благополучие, — сухо говорит он и жестом даёт понять, что разговор окончен. — Может быть, поспешим, господин Казекаге?
Гаара невольно качает головой, пресекает гневную тираду Канкуро на корню и даёт добро на передвижение — из-под подошв сандалий взвивается снежная крошка, когда они несколькими мощными прыжками пересекают разделяющую их небольшую равнину.
Наруто отфыркивается от снега, сгребает Гаару в жаркие объятия, хлопает по спине и наконец отпускает. Его напарница, следом спустившаяся со скалы, вздыхает и треплет Наруто по волосам, стряхивая налипшую ледяную крошку.
Гаара узнает её — и подаёт руку в знак приветствия. Давняя возлюбленная Наруто, ныне одна из его приближённых Сакура, выглядит бледно, устало на фоне бескрайнего белоснежного марева ледяной пустыни. Наруто, возмужавший, вытянувшийся, осторожно выпрямляется под её ладонью и с незнакомым прищуром синих глаз бережно берёт Сакуру под локти.
Гаара прислушивается к своим ощущениям: его беспокоит неясное чувство тревоги. Что-то чужеродное вплетается в её нестабильный поток чакры, что-то раздирает изнутри, будто…
Гаара расширяет глаза, невольно содрогается, когда Сакура, высвобождаясь из объятий Наруто, твёрдо пожимает его ладонь. Полы её плаща разлетаются — Сакура охает и прикрывается руками от ледяного пронизывающего ветра. Гаара лишь качает головой и отступает — вовремя. Запоздавшая госпожа Мизукаге тепло приветствует их как давних сердечных друзей: легко целует Гаару в висок под протестующий вскрик Мацури, треплет Наруто по длинным непослушным волосам, мимоходом бросает на Какаши заинтересованный откровенный взгляд — Какаши привычно игнорирует и что-то тихо втолковывает приблизившемуся Шикамару — и кивает старому Цучикаге напоследок, невесомо касаясь плеча Эя.
— Ну что, как я вижу, все в сборе? Тогда начнём? — гулко, басовито замечает Райкаге и даёт Мифуне знак. Тот вытягивает руку вверх и резко взмахивает кистью, сжимает пальцы в кулак.
Метель, набирающая силу и скорость, внезапно замирает; рассеивается туман, расходятся плотные грозовые облака, обнажая бледно-синие небеса.
Солнце слепит, яркими всполохами искрит на снегу, и Гаара прикрывает припухшие, болезненно чувствительные глаза обледенелым рукавом.
— За мной, — кричит Мифуне и жестом указывает куда-то вдаль. — Пройдём ещё немного.
***
Мифуне говорит, что метель — настоящая суровая метель — ожидается сегодняшней ночью, и предлагает Каге и их соратникам остаться на сутки в резиденции. Гаара хочет отказаться — он не может так долго задерживаться в чужой стране, однако Наруто поднимает на него глаза и едва заметно качает головой. Что-то в его взгляде вынуждает Гаару проглотить собственные слова, стоящие комом в горле, и он следом формально благодарит Мифуне за гостеприимство под явное недоумение Канкуро.
В круглой зале Каге рассаживаются, привычно укладывают снятые шляпы в круг. Шикамару встаёт за спиной Наруто у левого плеча, позицию с правого плеча привычно занимает Хатаке Какаши.
Собрание проходит удивительно спокойно, однако обстановка незримо накаляется, едва они переходят к внеплановым темам этой встречи.
Одной из основных тем становится обсуждение разорённых, пустующих после войны земель, и Гаара, разомлевший в тепле, склоняющийся в сон, привычно уходит в себя, не слушает, хотя следовало хотя бы попытаться заявить свои права — большая часть земель крайне плодородна, хороша для земледелия и к тому же прилегает к стране Ветра. Территории, подобные этим, — жемчужина для жарких пустынь.
— Почему мы вообще должны это обсуждать? — разумно спрашивает Мей, перебрасывая длинные рыжие волосы через плечо. — Вопросы о территориях подходят скорее для Даймё, не для нас.
— Даймё отказались решать земельные вопросы, любезно предоставив это право нам, — сообщает Хатаке Какаши. Усмехается под маской, кладя ладонь на плечо Наруто.
— Вмешаться побоялись, собаки! Грызни испугались, — презрительно сплёвывает Канкуро сквозь зубы.
Гаара жестом велит ему замолчать.
— Я бы не хотел сейчас обсуждать этот вопрос, господа Каге, — примирительно говорит он, сцепляя пальцы в замок, и опирается о них подбородком. — Мне не хочется признавать этого, но Канкуро прав. За свободные земли начнётся новая война, которая привлечёт к себе и гражданских, и шиноби со всех континентов. Нельзя допустить, чтобы после четвёртой мировой, ради мира которой были принесены в жертву жизни десятков тысяч шиноби, кровь лилась понапрасну.
— А мальчишка-Казекаге-то дело говорит, — довольно кряхтит старый Цучикаге. — Мы в это вмешиваться не должны. Если Даймё не смогут договориться между собой, предлагаю эти земли поделить поровну, с учётом запасов и территорий прочих стран. Ещё вопросы на обсуждение есть? — Куроцучи, держащая в руках кипу бумаг, качает головой. — Тогда собрание объявляется закрытым.
Наруто ловит Гаару в коридоре, тянет за рукав в самый конец, подальше от всевидящих глаз.
— Ты действительно пойдёшь к маяку? — Гаара пропускает вперёд Мацури, растерянно глянувшую им вслед, и плечом опирается о стену.
— Пойду, — тяжело вздыхает Наруто, привычно взлохмачивает свои волосы. — Сакура очень просила.
— А сам-то не желаешь?
— Теперь я Хокаге — мои желания теперь учитываются мало. — Гаара с удивлением смотрит на Наруто — повзрослел некогда крикливый мальчишка, кулаками и справедливым, горячим словом склоняющий оппонента на свою сторону.
— И всё-таки ты…
Наруто кладёт ему на губы ладонь, вынуждая проглотить окончание фразы, не отвечает и привычно тянет Гаару за собой, перехватывая его за запястье.
***
Заснеженный паноптикум, замаскированный для незнающих под маяк, высится над мятежным океаном, выдерживая натиск морского ветра. Гаара помогает Сакуре переступить через порог, следом проходит Наруто, весь припорошённый снегом. Внутри башня оказывается куда больше, чем снаружи, диаметром с тысячью шагов — их шаги звучат гулко, почти нелюдимо в звенящей тишине.
Навстречу выходит стражник-самурай в тёмном сплошном доспехе, склоняет голову и жестом велит следовать за собой. Они поднимаются по центральной башне на самый верхний уровень — и у Гаары невольно перехватывает дух. Вокруг него — сотни людей в стеклянных камерах, измождённых, напоенных застарелой ненавистью и отчаянием.
Стражник опускает один из мостов, ведущих на третий ярус, — Гаара замечает, как Сакура сильно сжимает ладонь Наруто в своих пальцах, спрашивает что-то коротким тревожным взглядом и бросается вперёд, через мост, к обособленной камере самого опасного узника нынешних времён.
— Одумайся. Неужели ничего нельзя сделать? Хотя бы перевести его в Коноху.
— Думаешь, я не пытался, заняв пост Хокаге? Его ненавидят, Гаара, ему открыто желают смерти. И ему куда безопаснее здесь, нежели в подземельях Листа.
— А если он изменится?
Вопрос глуп, почти безнадёжен: в глазах Наруто невероятная тоска по прежним временам.
...И невероятная, почти отчаянная решимость.
— Ты веришь в это больше меня?
Гаара позволяет себе короткую циничную усмешку.
— Не думаю, что изменится, — тихо говорит Наруто, сцепляет пальцы в замок, наблюдая, как Сакура склоняется перед Саске и порывисто обнимает его шею, прижимается всем телом — и плачет, горько плачет ему в изгиб плеча. — Гаара, теперь я Хокаге. Я больше не могу рисковать тем, что мне дорого. Даже если ради этого придётся пожертвовать былой дружбой. Думаю, ты должен меня понять.
Гаара действительно понимает — вспоминает Первого Хокаге Хашираму, идентичного с Наруто своими убеждениями-идеалами и незнакомой волей Огня и преданного своим же товарищем, — и тоже Учихой.
— Возможно, Саске и не считал тебя своим другом.
— Возможно. Зато мне Саске был дорог. До тех пор, пока не переступил границы.
— Ты совершенно не умеешь лгать, Наруто, — убеждённо вздыхает Гаара. — Ни ты, ни твоя подруга. Как бы она ни скрывала свою чакру, как бы крепко не держала в себе демоническое начало, думаю, талантливые сенсоры уже в курсе того, что она беременна семенем проклятого Учиха.
С лица Наруто сходят все краски — он вздрагивает, отшатывается, отводит потемневший взгляд. Но не придумывает оправданий, молчит, внимательно рассматривая щербатые трещины плитки. А затем переводит тоскливый взгляд на Сакуру: она что-то тихо шепчет Учиха, гладит его по руке, целует волосы и белую окровавленную повязку на глазах.
— Я считал, что вы вместе, — продолжает Гаара. Наруто молчаливо кусает губы.
— Мы помолвлены, — сдавленно сообщает он.
— Тогда почему Сакура…
— Это было моим решением, — тихо говорит Узумаки. — Я помню, как Саске желал возродить свой клан.
— А что же будет с ребёнком?
— Я воспитаю его как своего собственного. Он будет расти в полноценной семье, с братьями и сёстрами, окружённый любовью и защитой, — истово шепчет Наруто, сжимая пальцы в кулаки. — Он будет не один. Он будет с нами.
Сакура ловит его взгляд и, болезненно зажмурившись, отворачивается, с видимым сожалением выпуская Саске из своих объятий. Она напоследок целует Саске в израненный висок, и Наруто жмурится, отворачивается, будто от сильной боли.
И Гааре тоже больно — вместе с ним и за него.
— Ты точно не будешь разговаривать с ним? — понимающе спрашивает Гаара.
Наруто поднимает на него тяжёлый взгляд — внимательно смотрит в глаза — и мотает головой.
— Не думаю, что смогу. Я просто сорвусь.
— Тогда позволь мне. Мне нужно поговорить с Учиха, — внезапно просит Гаара.
— Зачем?
— Хочу узнать, насколько он изменился.
Сакура мчится к ним, утирая глаза рукавом форменной медицинской рубашки, и Наруто привычно ловит её в свои объятия — Сакура замирает, крепко, порывисто обнимает Наруто, прячет лицо, дрожит. Безмолвно плачет. Наруто долго гладит её по длинным волосам и кивает Гааре, — мол, иди.
***
— Кто здесь? — громко спрашивает Саске, заслышав гулкие шаги.
Гаара подходит ближе, ступает за беззвучно раскрывшиеся стеклянные двери, позволяя уловить Саске свою чакру. Тот некоторое время молчит — крылья его носа развеваются, раскрываются ссохшиеся растрескавшиеся губы, будто он, как представитель кошачьих, пробует чакру на разодранное железными скобами кляпа нёбо.
— Ты Гаара? Твоя чакра теперь ощущается по-другому. И что же нужно тебе здесь, Гаара? — спрашивает Саске с издёвкой. — Извини, не могу встать и поприветствовать тебя, как полагается. — Слова Саске разлетаются, звенят в тишине, словно пощёчина. Учиха поднимает руки, закованные в наручи.
— Тебе нет нужды меня приветствовать, — холодно возражает Гаара.— Я пришёл сюда не как твой друг.
— Разве мы хоть когда-нибудь были друзьями?
—Ты прав — не были.
Между ними не больше трёх небольших шагов — Гаара замечает, насколько Учиха плохо выглядит: черные длинные волосы свалялись, поседели от пыли, рот запёкся кровавыми струпьями, тюремная роба порядком износилась, изорвалась, обнажая острые израненные колени.
— Я надеюсь, что ты когда-нибудь одумаешься, Учиха Саске, — тяжело вздыхает Гаара. — Хотя бы не ради себя — ради Наруто и Сакуры.
Саске отстраняется, опираясь плечом о стену — поверх светлой повязки на глазах скользят полутени — и изгибает губы в полуухмылке.
— Возможно, когда-нибудь и одумаюсь, — хрипло смеётся он, — вот только что это изменит?
Саске прав, к своему сожалению. Его раскаяние не изменит уже ничего — слишком велико количество разрушенных деревень, сожженных мостов и погребальных урн за его спиной.
— А ведь когда-то всё было наоборот, Песчаный Демон Гаара. Ты был сильнее без своих привязанностей — ступал по болотам трупов, купался в кровавых озёрах, хоронил селения в своих песках, но никто и не думал тебя останавливать. В чём же я просчитался? Где недоглядел?
Гаара медлит с ответом, вдумывается неспешно в его слова.
— Ты прав, Учиха Саске. Нас обоих вела ненависть, нам обоим придавало силы одиночество. Мы оба жаждали силы и нам обоим были безразличны сокомандники. Однако различаемся мы в том, что я не оттолкнул руки Наруто, и именно привязанности помогли мне обрести истинную силу и стать тем, кем я сейчас являюсь — уважаемым Пятым Казекаге и крёстным будущего ребёнка своей сестры. Отчасти я тебе благодарен. Если бы мы не встретились на арене чунинов, я бы не задумался тогда впервые об истинном значении ненависти. Кто виновен в том, что ты сам загнал себя в угол и сделал опасным для Великих Стран?
— Ты просто такой же, как они, — гневно выплёвывает пленник, подтягивается на цепях, опоясывающих всё его тело. Запястья Саске стёрты в кровь, суставы выворочены, а лицо искажает такая судорога ненависти, что Гааре требуется вся его выдержка, чтобы не отступить назад. — Жалкий невежда.
— Ошибаешься, — качает головой Гаара. — Слепцом являешься ты, Учиха Саске. И дело даже не только в повязке на твоих глазах. Ты так и не увидел до конца той глубины любви, которой щедро одаривали тебя Наруто и Сакура.
Он испытывает к Саске неясное ему чувство, почти сожаление при виде истерзанного хищника и покидает камеру, торопливо выходит из-за стеклянных дверей.
Гаара клянётся себе, что это не жалость. Он просто не может испытывать жалость к тому, кто на корню загубил, разрушил свою жизнь, поддавшись губительным эмоциям и утопив рассудок во всепоглощающей чёрной ненависти.
***
Канкуро надсадно кашляет, беспрестанно ворочается во сне, дышит надсадно и тяжело. Гаара кладёт ладонь ему на лоб — жаркий, источающий тепло, словно печка. Всё-таки заболел. Докричался на морозе, глупец.
Гаара укрывает брата вторым одеялом, подтыкает под него края, поправляет подушку, почти завалившуюся в проход меж кроватей. Поддаётся внезапному чувству, большим пальцем скользит меж бровей Канкуро, разглаживая тревожные морщинки, и сам ложится в постель, чутко вслушивается в чужое сбивчивое дыхание.
Вскоре сон принимает и Гаару в свои цепенеющие объятья, обволакивает мягко, будто укачивает на волнах.
Сегодня Гааре снится родная пустыня с бархатистыми белоснежными курганами и тёмными острыми крестами и тяжёлыми монументами могильных плит. На них не разобрать слов — ветер раскрошил-изрезал древнее надгробие, песок забился в трещины и осыпался вместе с каменной пылью.
Он медленно бредёт вдоль чужих могил, петляя между ними, и замечает тёмное пятно далеко впереди. Гаара щурит глаза, прикрывая лицо рукавом, и поднимает голову — небеса над ним были пронзительно-чёрными с налившимися кровью облаками — и ослепительно-яркой луной с алым шаринганом.
В горле мучительно пересохло, губы растрескались от жажды, но Гаара упрямо переставляет налитые свинцовой тяжестью ноги. Вдали он замечает нечёткий, бледный силуэт, мягко окутываемый прозрачным ослепительным светом.
Гаара ускоряет шаг, боится упустить из виду незнакомца: останавливается, переводя дыхание лишь в десяти шагах от него.
…И обмирает, вглядываясь в калейдоскоп узоров в его глазах.
Незнакомец опирается плечом о могильный камень — последний среди бескрайнего поля, и Гаару накрывает внезапное горькое озарение, едва на этом камне он читает имя матери.
— Это мои погребальные поля? — тихо спрашивает он. — Здесь все те, кого я убил?
Он протягивает руку, почти касается глубоких выбитых слогов… и просыпается — не рывком выпутываясь из липкой паутины ночных кошмаров, — легко, будто всплывает с тёмной прохладной глубины морских вод.
Снаружи шумно, белым-бело и непроглядно; Гаара жмурится, на мгновение прячет лицо в ладонях и перекатывается на бок.
— О, наконец-то проснулся, — кричит Канкуро и метает в него подушку. Гаара привычно уворачивается и посылает брату волну песка.
— Чего расшумелся с утра пораньше? — вздыхает он, спускается с постели. За окном бушует-воет метель, вздымая в седое небо снежную пыль, и Канкуро, проследив за его взглядом, подтверждает невесёлые мысли:
— Похоже, мы действительно застряли. Метель затянется ещё на несколько дней, поэтому Мифуне предложил нам остаться до того, как окончательно утихнет ветер.
— Похоже, тебя не слишком радует эта мысль. — Гаара с видимым удовольствием разминается. Брат с явной досадой пожимает плечами.
— А что мне здесь сделать? Играть с самураями в снежки? Слепить голую снежную бабу? Скатиться на санях с Трёх Волков? Сам-то что намерен делать?
Гаара тихо смеётся.
— Я, пожалуй, снова посещу маяк. У меня появилось несколько неотложных вопросов.