Работа №5

[naruto-festival]

Название: Все изменилось
Пейринг: Хаширама/Мадара
Тип: слэш
Рейтинг: NC-17
Жанр: PWP/романс
Количество слов: 1 344
Дисклеймер: Все принадлежит Кишимото
Вытянутая пословица: Язык мой — враг мой
Саммари: Хаширама любит дразнить Мадару
Размещение: с разрешения автора

Фанфик был написан на Апрельский фестиваль

Под кожаными путами текла чакра, обвиваясь вокруг запястий и щекоча ладони. Ее красноватые языки напоминали пламя небольшого костра, и Хаширама прикрыл глаза, изгоняя из себя связанный с этим образ — гудящий катон вырывается на волю, подминая под себя лес, оставляя ровную черную просеку.
Сук, к которому была привязана веревка, тихо поскрипывал.
Хаширама облизнул губы и привстал на цыпочки, поводя уставшими плечами, расслабляя мускул за мускулом. Еще немного, еще какая-нибудь пара часов — и путы поддадутся воздействию чакры, растянутся достаточно, чтобы можно было освободить запястья. Ногу свело, и Хаширама расслабился, повисая на руках. Может быть, он был неправ. Может быть, не стоило говорить Мадаре, что его волосы похожи на головку от швабры. Или что у него член меньше. Ладно — Хаширама вздохнул и потоптался — насчет члена было смешно первые пять раз. А потом Мадара и вправду стал злиться. Может, у него и правда с размерами так себе?
Хаширама приоткрыл один глаз и посмотрел на заходящее солнце, заливавшее лес розовой дымкой, вспыхивавшее алыми лучами между деревьев. Скоро похолодает.
Чакра еще немного растянула путы, и Хаширама вздохнул — никогда не любил тонкую, кропотливую работу. Мадара знал толк в наказаниях.

Жесткая, колючая чакра лизнула край сознания, и Хаширама вскинул голову. Мадара приближался быстро — и только перед ближайшими деревьями затормозил. Хаширама представил, как тот переводит дух, как переступает с ноги на ногу и смотрит по сторонам.
Когда Мадара выступил из-за деревьев, последние лучи уходящего солнца залили его шевелюру огненным заревом, превращая в далекое видение. Мадара шел плавно, чуть пружиня, и с каждым шагом его призрачная фигура обретала плоть, становилась все более земной. Он остановился на расстоянии вытянутой руки. На носу — россыпь бледных веснушек, а на горле, под тонкой кожей, билась жилка.
Хаширама ухмыльнулся и тряхнул головой, убирая с глаз мешающую прядь.
— Знаешь, — он почувствовал, что голос звучит обиженно, — ты не торопился.
Мадара пожал плечами и посмотрел по сторонам:
— Я был уверен, что ты сразу освободишься и уйдешь, — он хмыкнул: — Ты теперь важный человек.
— Ну, — Хаширама пошевелил кистями, — я решил, что был неправ.
— Вот как?
— Да, — он покивал. — Теперь ты меня развяжешь?
— Нет.
Мадара широко улыбался.
Хаширама чувствовал, что невольно отвечает тем же. Проклятая прядь опять упала на глаза, и Мадара снова отвернулся, вспыхнув.
— Ну же. Развяжи. Я все осознал. Раскаялся. У тебя хороший член, да. Наверняка большой, — Хаширама отчетливо почувствовал в своем голосе сомнение и прыснул. — Нет, ну серьезно. Мы же не мерялись с тех пор, как…
— Я ничем не мерялся! — рявкнул Мадара. — Это ты вечно мерялся, озабоченный идиот!
— Ну развяжи, — заныл Хаширама и сделал, как он надеялся, жалобные глаза. Впрочем, не похоже было, что на Мадаре это сработало. К сожалению, на нем мало что срабатывало.
Хаширама мрачно опустил глаза. Земля под ногами была изрыта, трава выдернута клочьями после попыток встать поудобнее.
— Ты бы мог использовать мокутон.
Хаширама вскинул голову и оказался нос к носу с Мадарой. От него пахло пеплом, листвой и немного — потом.
— С завязанными руками? — возмутился Хаширама, дергая кистями. Сук отозвался жалобным скрипом.
Мадара смотрел насмешливо, выпятив нижнюю губу.
— Ты только мне истории не рассказывай, — он прищурился, и в черных глазах заплясали искорки.
Хаширама оказался не готов. Мадара просто протянул руку, и кожаные путы, обвившись вокруг рук змеями, вдруг перестали держать. От неожиданности Хаширама покачнулся, по телу прошла волна колючих мурашек, разгоняя кровь, и Мадара ухватил его, удерживая за плечо.
Хаширама сделал вид, что у него подгибаются ноги, на миг в глазах Мадары мелькнуло недоумение — а потом оно исчезло, потому что они покатились по низкому подлеску, ломая кусты и собирая листья.
— Идиот! — Мадара чувствительно двинул по ребрам, а Хаширама хохотал, обхватив его руками и ногами. Они катились, все увеличивая скорость, с небольшого пригорка, и Хаширама представлял, как они выглядят со стороны, и это было смешно, нет, правда смешно. Вечернее небо вращалось вокруг, пока они, наконец, не врезались в какие-то кусты.
Мадара шипел, словно раскаленный камень, на который брызгают водой, Хаширама же, запустив руку ему за пазуху, щекотал до тех пор, пока Мадара не начал отбиваться, дергая ногой.
— Ну же, — стонал он, захлебываясь смехом, — прекрати сейчас же! Дурак!
А Хаширама продолжал щекотать, чувствуя, как ходят ходуном под пальцами ребра.
Они затихли, выдохшись, одновременно. Над лесом медленно спускалась ночь, но от Мадары тянуло жаром. Он всегда был горячий, словно наполненный углями очаг — не замерзнешь.
Хаширама лежал, уткнувшись в густые волосы, и вдыхал их запах, смешанный с запахом взрытой земли и травы. Рука так и лежала на голом животе, в ладонь равномерно толкался ток крови.
— Хорошо, — прошептал он.
— Угу, — едва слышно отозвался Мадара. — Мне в спину впилась веточка, — проворчал он минуту спустя.
Хаширама сосредоточился, выпуская чакру. Лежащие под ними древесные ткани отозвались в ладонях острым покалыванием, и утекли под землю. Лежать и правда стало удобнее.
Вставать не хотелось, уходить — тем более. Этот день он решил подарить им обоим, но нельзя отдыхать бесконечно. Их ждала строящаяся Коноха, и тысячи вопросов, которые надо было решать. Хаширама мечтательно поглаживал Мадару по животу, чувствуя, как тот реагирует дрожью.
— Хаширама.
— Прости, прости, я понял, больше не буду щекотать, — он уткнулся в шею, зарылся носом в волосы и вздохнул, прижал ладонь к горячей коже.
— Хаширама, — совсем незнакомым голосом сказал Маара.
— Что случилось?
— Убери руку.
— Почему? — Хаширама шевельнул ладонь и осекся, наткнувшись на твердую, горячую плоть. Несколько мгновений соображал, что это может быть, а потом его окатило жаркой волной смущения — одной, второй, третьей.
Он, приподнявшись на локте, смотрел в белое, как мел, лицо Мадары, сердце частило барабанным боем, ток крови отзывался во всем теле жаркой волной.
— Убери, — Мадара мучительно скривил губы, глаза были темными колодцами, в которых плескался страх. Он резанул сердцу остро заточенным кунаем, от него щипало в глазах.
Хаширама дернул пояс, почти разрывая хакама.
Мадара лежал под ним, натянутый как струна, а Хашираму снова заносило. Как всегда, когда он болтал чепуху, видя, как злится Мадара, как дергал его, несмотря на недовольство, как смеялся, показывая пальцем. До тех пор, пока Мадара, махнув рукой, не присоединялся.
Сейчас его несло точно так же, и он понимал, что не может остановиться.
Просто когда выпростал напряженный, влажный член из складок ткани, коснулся гладкой мягкой кожи, окружающий мир отдался, словно декорация из дешевого бродячего театра. Остался только Мадара, который тяжело дышал и смотрел так загнанно, будто действительно думал, что Хашираму оттолкнет его возбуждение. Как будто боялся, что Хаширама как-то изменит свое отношение. Дурак он, как есть дурак.

Хаширама неуверенно провел ладонью вдоль члена, царапая его грубыми мозолями, и Мадара вскинул бедра, вцепившись в пожухшую траву. От него полыхнуло жаром, таким пряным, что Хаширама задохнулся, втягивая носом смесь новых запахов — возбуждения, смазки, соли. Сжал член — пальцы едва сомкнулись, зря он шутил насчет размера. Плоть окаменела под пальцами, хотя куда уже больше; Хаширама провел кулаком вверх, потом вниз, обнажая до предела темно-красную головку, на конце которой выступила тягучая капля. А потом быстро задвигал рукой, чтобы как себе, чтобы так же хорошо, чтобы сладко и сильно, чтобы горячо…
Мадара выгнулся, всхлипывая, зажал рот ладонью, кусая пальцы, и Хаширама задохнулся, представляя как мелкие острые зубы впиваются прокусывают кожу. Член в руке пульсировал, пальцы скользили, а Мадара вскидывал бедра все сильнее в такт рывкам, все быстрее, еще быстрее.
Хаширама закричал, когда между пальцев начала выплескиваться сперма, а по телу прокатился огненный смерч оргазма, стирая кости в порошок, выворачивая наизнанку. Он кончил, глядя, как кончает Мадара — святые боги.
Рухнув на Мадару, задыхаясь и содрогаясь, Хаширама притянул его к себе и обнял так крепко, что у обоих затрещали кости; ближайшие деревья заскрипели, выворачиваясь корнями, и шумно рухнули, разлетаясь от давления чакры, которую он не мог и не хотел удерживать.

Они лежали, пока дыхание не успокоилось, а под одежду не начала пробираться ночная прохлада.
Хаширама приподнялся, глядя на Мадару, и вдруг понял, что он ошибался, когда решил, что ничего не изменится.
Мадара вдруг слабо улыбнулся, моргнул — на щеки легла тень от ресниц, и дернул Хашираму за прядь волос.
— Ты мне все отлежал, придурок.
— Эй, я сделал всю работу, между прочим! Где благодарность?
Мадара фыркнул, а Хаширама подумал, что все изменилось — и он глупо, по-детски счастлив.

— Знаешь, Мадара, я тут подумал…
— Ммм…
— По-моему, у меня все-таки больше.
— Что?!
— Ха-ха-ха!
— Идиот!
— Надо проверить, как думаешь?

Воцарилась тишина.
Хаширама, поднимаясь, обернулся. Мадара лежал на земле. Раскинув руки, и смотрел на него так странно, что сердце ухнуло куда-то в пятки, а потом застучало часто-часто у самого горла.

— Надо, — произнес, наконец, Мадара. — Точно надо.
И широко улыбнулся.