Работа №11

[naruto-festival]

Название: Двое, не считая собаки.
Пейринг: Хатаке Какаши/Умино Ирука, Паккун
Тип: слеш
Рейтинг: NC-17
Жанр: романс, повседневность, немного флаффа
Количество слов: 4500
Дисклеймер: не принадлежит, не извлекаю
Вытянутая фраза: - Нужно уметь общаться с животными – это же тебе не люди. С ними всегда можно договориться. К/ф Укрощение строптивого.
Саммари: Ирука не любит ранние пробуждения и незваных гостей. Какаши забывает бриться и постоянно запаздывает с отчетами. Паккун рекомендует безопасный секс, ведь кто-то же должен быть благоразумен?
Авторские примечания: AU в рамках канона, ООС. Любовные рефлексии. PWP
Размещение: с разрешения автора

Фанфик был написан на Осенний фестиваль

____________
Нинкен ("Собака-Ниндзя") — собаки, которых Шиноби может призвать с помощью Кучиёсе но Дзюцу.

Четыре утра.
Ирука протяжно стонет, силясь нащупать левой ногой затерявшийся под кроватью тапочек, и проклинает незваного гостя. Голова все еще чугунная от выпитого накануне, в пересохшем рту отчетливый привкус кошачьей мочи, думать больно, а вспоминать и подавно…
День рождения коллеги по штабу начинавшийся с невинной бутылки сливового вина, абсолютно неожиданно завершился массовой попойкой. Безобразной, грандиозной попойкой, что рискует войти в анналы штабных попоек. И в любой другой раз всеобще признанный оплот благоразумия и сдержанности Умино Ирука точно ушел бы с этого праздника жизни, пригубив лишь чуть-чуть из вежливости… В любой другой. Но не в этот.
Наверное, завтра штабные приятели не упустят шанса всласть поизмываться над ним. Но это будет лишь завтра, а сейчас все, что ему нужно – тишина и немного сна. Но ранний гость настойчив, и от звука чужих ударов голова резонирует, словно гигантский колокол.
Спотыкаясь и придерживая раскалывающуюся голову, Ирука кое-как добирается до коридора и на секунду замирает. Конечно, есть шанс, что это Наруто – тот тоже никогда не отличался чувством такта и соблюдением общественных приличий, но интуиция, а главное – ощущение знакомой чакры, подсказывает готовиться к худшему.
Собравшись с духом, Ирука распахивает дверь.
- Йо!
Даже сейчас, покрытый коркой грязи и запекшейся крови, стоя на пороге чужого дома, Хатаке Какаши умудряется выглядеть так, как будто бы это он делает одолжение Ируке, а не наоборот. Расслабленная, даже расхлябанная поза, вечно торчащая щетка серых волос…
- Я не вовремя? – щурит единственно видимый глаз Хатаке.
Ируку накрывает новый виток похмельного синдрома, и сил на то, чтобы ответить собеседнику, просто не остается. Вместо этого он сторонится, пропуская Хатаке в дом.
- Я помоюсь, – не спрашивает – информирует Какаши, освобождаясь от заскорузлой формы.
- Угу…
- Неплохо отметили, - хмыкает дзенин, с тенью сочувствия оглядывая учителя. Поведя носом в маске, добавляет:
– Правда, саке было дрянным.
- Ванная там, – тычет Ирука дрожащим пальцем на дверь в конце коридора.
Хатаке кивает, расстегивает жилет и стягивает через голову серую от пыли форменную водолазку. По узкому коридору мигом разливается запах костра, взрывных свитков, пота и, почему-то, мокрой псины. Краем глаза зацепившись за дьявольски отчетливый рельеф чужого торса, Умино с удивлением понимает, что его нижняя голова, в отличие от верхней, не подвержена мукам похмелья.
Проводив взглядом стремительно разоблачающегося дзенина, Ирука дожидается пока закроется дверь и тут же сползает по стене на пол. Он закрывает глаза и шумно, со свистом, втягивает носом воздух.
Плохо… Как же ему зверски плохо… И нечеловечески хорошо.
Впрочем, как и всегда в присутствии Копирующего, когда даже запах мокрой псины кажется откровением.
Хатаке, мать его, Какаши… Ни ответа, ни привета за два месяца, ни единого доброго слова за несколько лет… И вот, на тебе, моется в его ванной, выложенной смешным кафелем в цветочек, мылит голову его шампунем и даже мочалкой после миссии чужой точно не побрезгует. От одних только этих мыслей изнутри затапливает горячим и сладким…
Ирука мотает головой и едва не плачет от взметнувшейся мутной взвесью головной боли. Держась за стенку, он поднимается на ноги, направляясь в спальню, чтобы достать полотенце. На обратном пути он натыкается на собственное отражение и безнадежно вздыхает. Сейчас его внешность может составить здоровую конкуренцию вернувшемуся с миссии Хатаке.
Судя по количеству пара, Копия моется исключительно кипятком. Поддавшись секундному любопытству, Ирука подходит ближе и заглядывает в щель между занавеской и кафельной стеной: кожа у Хатаке розовая-розовая, того и глядишь, вот-вот пойдет волдырями, а на спине алым цветом распускаются шикарные кровоподтеки.
- Спасибо, – не оборачиваясь, говорит Какаши. – Повесь на крючок. И это…мне бы пожрать чего, а?
Ирука заторможено кивает и невпопад замечает, что точно – и мочалку чужую прихватил, елозит жесткой губкой по мускулистому, в потемневших от воды волосках бедру, не стесняясь… И шампунем, его, Ирукиным, патлы свои мыл, вон как пахнет крапивой и ромашкой…
Ирука послушной сомнамбулой бредет на кухню, разогревать остатки вчерашнего супа. Потеснив стопку немытых тарелок, он быстро умывает лицо и полощет рот. Головокружение и тупая боль в висках слегка унимаются, он находит в себе силы соорудить на голове жалкое подобие обычного хвоста.
К тому моменту, как Какаши выходит из ванной, Ирука уже успевает сервировать скромный, но сытный холостяцкий стол и даже начать предаваться уничижительной рефлексии.
Зачем? Зачем он впустил Хатаке в свой дом? Закрыл бы дверь перед носом и вновь бы упал в постель похмельным трупом. И никаких проблем, никаких мыслей… Но не впустить Какаши он не мог. Точно так же, как не смог отказать ему тогда, на дзенинской попойке, на которую за каким-то чертом поперся, не устояв под шквалом приглашений… Эх, знал бы кто из тех, кто зазывал его туда, что мировой парень Умино Ирука, умница и активист, с которым советовался сам Третий, сдастся без боя – потечет, как девчонка, и раздвинет ноги, стоит только Хатаке прижать его к стенке на темной веранде…
Умино вздрагивает, когда Копия возникает на пороге, шаркая ногами в его, ирукиных, старых тапочках, по видимости найденных в темной прихожей.
- Ух ты, нормальная еда! А то все белки да белки… – по-детски непосредственно восклицает Хатаке и садится напротив, капая мокрыми волосами на клетчатую скатерть. В то время, как дзенин сосредоточенно поглощает еду, Ирука сидит, не двигаясь, и старается не дышать. Наверное, это какое-то хитрое гендзюцу, наконец, решает он и наливает себе чаю.
Не считая пары ссадин и отцветающего синяка на лице, внешность у Какаши вполне себе обыкновенная. Наверное, в нежной юности он был даже красив, но возраст и шрамы сделали свое дело – теперь ему больше подходят эпитеты «брутальный» и «мужественный», даже несмотря на необычную узость челюсти и смешную белесую щетину. Ирука испытывает нечто сродни разочарованию и облегчению… И стоило ли из-за этого интриговать все селение добрых пятнадцать лет? Единственное, что есть в Хатаке необычного – зубы. Странный прикус, почти как у клана Инузука: заостренные клыки и неестественная белизна.
- Нда, лесные твари тебе на один зубок, – на автомате выдает сенсей, задумчиво почесывая переносицу.
Какаши скалится, демонстрируя полный набор острых клыков, и становится похож на синекожих фриков из Тумана с акульими пастями.
- Ты извини, что я к тебе завалился. Просто устал сильно, да и дома есть нечего.
Ирука борется с нервным смехом: Хатаке как всегда великолепен – заявиться в четыре утра, еще и с миссии, в гости к человеку, с которым переспал один раз в жизни, и то в скотски ужратом состоянии… Теперь бороться приходится со смущением и мучительной краснотой, нефтяным пятном наползающим на лицо и шею. От вновь нахлынувших воспоминаний все внутри скручивается в тугой узел возбуждения и стыда. Но он берет себя в руки и его даже хватает на сарказм:
- Всегда пожалуйста. Хотя в дзенинской столовой готовят лучше.
- Лучше, – нахально скалится Хатаке, а потом с обезоруживающей честностью выдает. – Но к еде там не подают похмельных учителей.
- Вот как, – только и может выдохнуть Ирука, вставая со стула и отходя к раковине.
Как будто этот жалкий метр может что-то решить… Ничего. Ни-че-го-шень-ки.
Потому что Умино едва может держать себя руках, потому что у правильного и аккуратного учителя подгибаются коленки от чужого запаха, что пробивается даже сквозь отдушку шампуня, и встает от одного только вида широкого разлета белых плеч… Еще и эти соски… Розовые, даже на вид нежные, словно еще не раскрытые бутоны… Ирука сглатывает.
Он больше не подросток – твердит Умино сам себе. Он больше не пойдет на поводу у своей свербящей изнутри похоти. Он больше…
Больше. Хатаке действительно больше – шире, мощнее и выше почти на полголовы. И от этого что-то внутри сладко замирает, вздрагивает, а потом обрывается, словно туго натянутая струна.
- Мне надо… - начинает было Какаши.
- Что? – не чувствуя губ, спрашивает Ирука, словно завороженный делая полшага вперед.
Хатаке сглатывает, от чего яблоко его кадыка скользит вверх-вниз по светлой шее.
- Мне нужна аптечка.
Ирука вздрагивает, словно облитый ледяной водой – наваждение рассеивается.
Момент упущен.
- У меня все закончилось, ко мне недавно Наруто заходил в гости после вашей тренировки, - удрученно говорит Умино, вспоминая, что все имевшиеся в доме медикаменты исправно тратит на лечение своего единственного пациента.
- Ничего. Мне все равно нужная моя аптечка, - хмыкает Хатаке, а потом криво улыбается и исчезает в коридоре.
До Ируки доносится шорох одежды и лязг кунаев – Хатаке копается в своей одежде, понимает он, а в следующий миг квартира оглашается коротким хлопком.
Теневое клонирование? Или…
- Я ведь просил не беспокоить сегодня…
Ирука с интересом прислушивается, но различает только окончание фразы:
- … у меня просто нет иного выбора, - в голосе Хатаке слышатся ироничные нотки.
- Выбор есть всегда, - нравоучительно сообщает ему собеседник. – Ты просто самая ленивая задница во всей Конохе! Кто еще из дзенинов станет просить о таком своего…
- Только я, - хмыкает Какаши. – Но давай будем честными: именно поэтому я тебе и нравлюсь.
- Скоро это может измениться. Кстати, почему всегда я, а не Акино?
- Ну пожалуйста, ну только сегодня, - вечно скучающий и низкий голос Хатаке вдруг преображается и в нем появляется что-то от интонаций мальчика, клянчащего у матери сладости. – К тому же только ты из всего нинкена наделен даром дипломатии.
- Только сегодня. И да, не думай, что я повелся на твою безыскусную лесть. - Строго отрезает собеседник, а в следующий миг Какаши появляется на пороге кухни с довольным видом.
- Кто это был? – осторожно спрашивает Ирука.
- Это? Паккун.
- Твой нинкен? – В памяти Умино тут же мелькают строки и параграфы из «Устава». - А разве можно использовать их вне боевой ситуации?
- Нужно уметь общаться с животными – это же тебе не люди. С ними всегда можно договориться, - беспечно пожимает плечами Хатаке. – К тому же Паккун больше ворчит, чем действительно сердится, на самом деле ему скучно. К тому же…
Какаши вдруг подмигивает ему не скрытым повязкой глазом. И губы Ируки помимо воли растягиваются в глупой улыбке.
Хатаке вдруг хватается за полотенце, обмотанное вокруг бедер, и останавливает непослушную ткань в миллиметре от самого интересного места.
Ирука стоически не меняется в лице, увидев светлую поросль вьющихся волос на чужом лобке, и даже находит в себе силы предложить Какаши штаны. Тот, поправив злосчастное полотенце, охотно соглашается, снова сверкнув этой своей странной недоулыбочкой, что трогает лишь правую половину рта.
- О, почти в пору, - говорит Хатаке, примерив чужую одежду. – Только у меня ноги длиннее и задница больше.
Действительно – длиннее. И больше.
Умино едва может оторвать взгляд от туго обтянутой его штанами пятой точки Копирующего, для которой явно не прошли даром годы физических упражнений. Между ними опять повисает то самое, волнительное, бьющее дрожью напряжение, что возникло сегодня на кухне… И что стало отправной точкой того безумия на дзенинской пьянке…
И вдруг Ирука понимает: это не ухмылка. Это улыбка, самая что ни на есть настоящая, светлая и ясная, только ассиметричная из-за шрама над губой. Видимо Копирующему просто подрезало на миссии мышцы лица, а полевые медики срастили их неправильно или просто не заморачивались такими мелочами как возвращение полной подвижности… И это похоже на откровение.
В спальне сразу становится жарче и словно бы суше – легкие горят, плавятся изнутри, опавший член вновь наливается, пульсируя, а между ног разливается то самое, постыдное и сладкое.
- Я помешал?
Ирука едва не стонет от отчаяния, когда пес, неведомо как открывший окно, спрыгивает с подоконника в комнату.
- Держи, тут все, что просил. И да, дежурный штабной сказал, что если ты еще раз пошлешь отчет через меня или кого-нибудь из нинкена, то они, цитирую, «пустят твои писульки на растопку камина».
- Ясно-ясно, - Какаши с легким щелчком открывает принесенную псом аптечку и пару секунд медитирует на ее содержимое.
Ирука с интересом заглядывает ему через плечо – содержимое аптечки Хатаке отличается от стандартного дзенинского набора: в гнездах на крышке утоплены какие-то незнакомые ампулы с красноватой жидкостью, а вместе с набором бинтов лежит стянутая в тугой ком черная ткань, подозрительно напоминающая запасную маску.
Какаши достает из аптечки одну из тех непонятных ампул, отламывает стеклянный кончик, в два движения распечатывает шприц и, жестом опытного наркомана, перетягивает руку жгутом.
- Для глаза, - отвечает Хатаке на незаданный вопрос и, деловито прощупав пальцами вздувшуюся вену на локтевом сгибе, аккуратно делает себе инъекцию.
- И что, каждый раз?.. – Ирука осекается, разглядев рядом со свежим уколом еще с дюжину побледневших точек.
- Когда как. Но чаще госпиталь.
Паккун, все это время деловито чем-то шуршавший на кухне, вновь возвращается в комнату.
- Суп дрянной, - безапелляционно замечает он. – Но колбаса ничего.
- Спасибо, - только и может вымолвить Умино.
- И шампунь тоже интересный. Что за марка?
Ирука растерянно смотрит на Хатаке, но тот лишь подленько хихикает.
- Ээ… «Лошадиная сила»? – судорожно пытается вспомнить надпись на этикетке Умино.
- Хм, вечно у этих парнокопытных все лучше, чем у нас…
Ируке даже кажется, что пес хмурится.
- Ладно, бывайте, - прощается Паккун и в один прыжок оказывается на подоконнике. – И да, Какаши.
Копирующий поднимает голову от аптечки.
- М?
- В наш век нельзя доверять никому, даже школьным учителям.
Ирука напрягается, а Хатаке меланхолично поводит плечами.
- Предохраняйся.
С этими словами Паккун растворяется в буйной листве, растущей у дома, яблони.
Ирука может поклясться, что за секунду до своего исчезновения, ехидный пес подмигивает ему точно так же, как подмигивал получасом раньше Хатаке.
-Не обращай внимания, - Хатаке явно пытается не заржать. – С ним случается… временами.
- А с тобой?
Копия заламывает светлые брови.
- И со мной… В прошлый раз меня вызвали на миссию и я не мог…
Ирука подается вперед и кладет ладонь поверх тонких губ. Указательный палец упирается аккурат в светлый шрам, кожу покалывает смешная серая щетина…
Не об этом ли он мечтал половину своей сознательной жизни? Чтобы Шаринган Какаши оправдывался перед ним, словно мальчишка, чтобы сидел на кровати в его спальне, чтобы ходил по квартире в обтягивающих штанах и без футболки?..
Ируке хочется зажмуриться, но он даже не моргает – боится, что иллюзия развеется.
Кай! – кричит кто-то в его голове.
Но пальцы согреваются чужим дыханием, Хатаке все еще тут.
Смешной, израненный, усталый… Хатаке Какаши – его любовь с первого дня в штабе, с первого взгляда, с первой насмешливой реплики… Хатаке Какаши.
Умино едва может дышать – так тесно, так странно в груди.
- Иди ко мне,- жаркое дыхание обдает пальцы Ируки во въевшихся брызгах чернил.
И Ирука послушно движется вперед, навстречу мозолистым рукам опытного убийцы. Навстречу рукам проклятого и гениального Какаши, чье дело в свое время зачитал до дыр и чью фотографию стянул из архива, словно влюбленная девчонка…
- Хатаке Какаши, - шепчет Ирука.
- Умино Ирука.
И они понимают друг друга.
Какаши валит его на кровать, нависая сверху, целуя так, что у Ируки отнимаются ноги и руки, а в голове разливается звенящая пустота, целуя так, что Ирука готов кончить от одного лишь ощущения чужого языка и твердых губ…
Умино приглушенно вскрикивает, когда Хатаке перестает удерживать свой вес на руках и ложится сверху, придавливая его, вжимая в кровать, фиксируя, делая таким беспомощным…Чужие руки протискиваются между их тел и легко проникают сквозь слои одежды. Ирука заходится в жалобном стоне, когда жесткие пальцы касаются сначала болезненно-чувствительной головки его члена, а потом скользят ниже по стволу, к самому основанию. Ирука начинает задыхаться, когда чувствует грубоватое, настойчивое прикосновение между ягодиц…
Умино вздрагивает и рыбой, пойманной в силки, бьется в крепком объятии.
- Подожди, - просит он, упираясь руками в грудь Хатаке. – Я… мне нужно…
Секунду Какаши смотрит на него расфокусированным взглядом, а потом, словно до него только доходит смысл сказанного, кивает.
Ируке кажется, что кольцо рук Хатаке размыкается с неохотой, и на секунду в его голове даже мелькает мысль о том, что будет, если вдруг Хатаке его не отпустит – лишь сожмет свои чудовищно сильные объятия крепче и… Но Какаши отпускает – снова улыбается уголком рта и целует Ируку в нос.
- Быстро.
Умино добирается до ванной едва ли не бегом и, зачем-то закрыв дверь на щеколду, прислоняется вспотевшим затылком к прохладному дереву.
Что это? Что за болезнь такая, от которой он как сумасшедший, как одержимый… Не лучше ли было любить
Копирующего на расстоянии взгляда, изредка придаваясь глупым мечтаниям перед сном?
Нет - кричит его распаленное тело – не лучше!
Лучше так, как сейчас, когда сверху давит твердое и горячее тело, когда губы терзают чужие губы, когда уверенные и наглые руки пробираются в штаны…
Ирука выкручивает вентили до упора. Сознание, почему-то цепляется за мелочи – Хатаке забыл закрыть шампунь крышкой и мочалку повесил не на тот крючок… Это, неожиданно, успокаивает и лихорадочное напряжение отступает.
Ирука тщательно моется, хотя знает, что дзенины, привыкшие к ночевкам под открытым небом и способные даже скунса умять за милую душу, совершенно безразличны к такой ерунде. Наконец, когда он ловит затылком последнюю каплю горячей воды, приходит понимание, что все – отступать больше некуда.
Рухнули башни из слоновой кости, а песчаные замки смыло приливной волной чужой близости. Ему больше нет нужды прятаться, разглядывать украдкой, жадно ловить короткие взгляды и мечтать столкнуться плечами в узких коридорах штаба… Какаши здесь – на расстоянии вытянутой руки, и стоит ему только открыть эту хлипкую дверь как… Ирука собирается с мужеством и, повязав полотенце так же, как щеголял до этого Хатаке, открывает дверь и бесшумно идет в спальню.
А Хатаке спит.
Ирука от удивления даже делает шаг назад
Гений Конохи Шаринган Какаши спит, раскинувшись поверх его цветастого постельного белья, обхватив подушку руками и выставив на обозрение свои бесстыдно обтянутые чужими штанами крепкие ягодицы.
Умино тихо фыркает и переодевается в старую, зато мягкую пижаму – ему больше нет нужды расхаживать в крошечном полотенце. Прибравшись на кухне и выпив чаю, Ирука смотрит на часы – всего полшестого, а ему кажется, что уже прошел целый день.
Умино знает, что спящих дзенинов, только-только вернувшихся с длительной миссии, лучше не тревожить: обостренные реакции, паранойя и еще сонм тараканов в голове… Ирука забирает из шкафа одеяло и уходит на диван.
Вчерашняя гулянка дает о себе знать – накатывает сонливость, и отступившая было головная боль снова стискивает виски тугим обручем мигрени. Кое-как устроившись на неудобном диванчике, Ирука закутывается в одеяло и засыпает.
Хатаке Какаши спит в его постели… Мог ли он мечтать о чем-то большем?
***
Ируке снится странный сон: он лежит на залитом солнцем лугу, а над ним склонился огромный серый пес с умными, почти человеческими темными глазами.
- Чего смотришь? – спрашивает у него Умино.
Но пес предсказуемо молчит – лишь дышит тяжело, высунув наружу свой огромный, ярко-розовый язык.
Ирука собирается было возмутиться и потребовать от наглого животного внятного ответа, но вместо этого вздрагивает и просыпается.
Солнце уже сияет вовсю, затапливая лучами всю комнату, и Умино жмурится, часто-часто моргая, поэтому не сразу замечает странность… Дыхание пас из сна… Оно реально.
Ирука резко садится и прислушивается – точно, доносится из спальни.
На цыпочках прокравшись к комнате, Умино так и застывает у двери.
Какаши… Значит, не сон.
Правда выглядит Хатаке так себе: сейчас, в ярком свете становятся особенно заметны огромные кровоподтеки на его спине и боках, болезненная желтизна на мокром от пота лице и обметанные белым губы… Ирука подходит к кровати и аккуратно трясет Какаши за плечо. Тот просыпается мгновенно и, с ходу заломив Умино руку, валит его на пол.
Ирука даже не сопротивляется – лежит, обмякнув, и ждет, пока все еще затуманенный остатками сна взгляд прояснится.
- Черт, - коротко выдыхает Какаши и валится на пол рядом. От него тянет теплом, как от печки.
- У тебя температура, - констатирует Ирука.
- Угу, - хрипит Хатаке. – Подай мне аптечку.
-Ампулу?
- Да.
Ирука достает шприц и аккуратно набирает два кубика красной жидкости, несколько раз ударяет по пластику ногтем, чтобы избавиться от пузырьков, и помогает Какаши наложить жгут. Через пару минут после инъекции лицо Хатаке светлеет, а лоб разглаживается. Умино кусает губы, но сдерживается и вместо того, чтобы бомбардировать Копирующего вопросами, помогает ему забраться на кровать.
- Как все глупо получается, - хмыкает Хатаке, а потом вдруг ухмыляется.
- Что?
- Сколько ходил вокруг тебя кругами, а получилось все по пьяни, да еще и миссия эта, чтоб ее, не вовремя подвернулась, да на два месяца… А сейчас так вообще вырубился, герой-любовник недоделанный…
Ирука сначала прыскает в кулак, а потом перестает сдерживаться и заходится в громком смехе. Он смеется и смеется, не в силах остановится, и недоуменно смотрящий на него Хатаке вдруг тоже присоединяется. Должно быть, со стороны они похожи на сумасшедших.
Это все нервы, оправдывается перед собой Умино.
- А я уж… - сквозь смех стонет Ирука. – А я уж думал я был настолько плох в тот раз, что ты от ужаса взял себе миссию куда подальше да на подольше!..
Какаши, вдруг, серьезнеет и приближает лицо к лицу Ируки.
- А я думал, что был настолько кошмарно пьян, что…
И они снова заходятся в смехе, сгибаясь пополам и хлопая друг друга по спинам и по тому, что подвернется. Наконец, отсмеявшись, они вытягиваются на кровати в полный рост.
- Так ты не сам взял ту миссию? – спрашивает Ирука, преувеличенно внимательно разглядывая трещины на потолке.
- В Страну Болот-то? – Фыркает Хатаке. – Будь моя воля, я бы два месяца грел косточки в Стране Волн.
- И это значит, что мы можем сделать вид, что этих двух месяцев не было?.. – продолжает Ирука, не сводя глаз с потолка.
- Отличная идея, но идти на первое свидание нам уже поздновато, - обрывает его Хатаке, а потом, с неизвестно откуда взявшейся энергией, перекатывается на бок и подминает под себя Ируку. – Согласен?
Ирука охает от чужой тяжести, а потом, глядя в единственно видимый глаз Хатаке, кивает, медленно, словно завороженный змеей кролик.
- Тогда я предлагаю…
Что именно Копирующий хотел предложить, Ирука так и не узнал – Какаши вдруг резко заткнулся, а потом проехался грудью по груди Умино, соскальзывая вниз. Дурацкие фланелевые штаны сопротивлялись недолго – старая резинка соскользнула легко, ногам сразу стало холодно и сразу - жарко от прикосновения жестких рук. А потом щекотно – белая пакля прически Хатаке вдруг оказалась ужасно мягкой. А потом…
Ирука едва не вскрикнул, но вовремя закусил пальцы - гений шарингана, оказывается, был гением во всем.
- Да стони уже, - на секунду прерываясь, хмыкает Какаши.
Ирука, не контролируя себя, зарывается пальцами в чужие волосы, выгибается в спине, почти вставая на лопатки. Потолок… Какой же невероятный потолок… И этот язык, а глотка… Хатаке заглатывает до самого корня и стонет сам, посылая вибрацию горлом.
В юности Умино посчастливилось единожды побывать в дорогом борделе в столице, где, как он думал, случился лучший отсос в его жизни. Но Какаши… Даже если на миссии ему оторвут все конечности и лишат драгоценного шарингана, Хатаке точно не пропадет. Потому что губы… И шелковый, умелый язык… И это восхитительно узкое горло, да еще и эти звуки… Ирука находит в себе силы, чтобы поднять голову и взглянуть вниз.
- О, боги…
Тонкие губы Хатаке покраснели, все лицо перепачкано в обильной слюне – она даже стекает Ируке на бедра и между ягодиц.
Когда Какаши, наконец, добавляет пальцы, Умино вздрагивает и хнычет.
- Сейчас спущу, - сдавленным шепотом предупреждает он.
- Позже, - отрезает Хатаке, беря Ируку под колени и задирая ему ноги почти до головы. – Готов?
Умино краем глаза замечает надорванный серебристый квадратик, лежащий рядом, и кивает, прикрывая лицо рукой. Его щеки пылают, между ног настоящий пожар… Ирука морщится и ерзает задницей по влажной простыне.
- Нормально? – Какаши нависает над ним, сдерживаясь, оскалившись одной половиной рта.
Ирука кивает, не отводя жадного взгляда от бледных, во вздувшихся синеватых венах рук Хатаке. Их хитросплетение похоже на змей, уснувших под кожей. И черные точки уколов на сгибах.
Вдруг сразу становится легче.
Умино облизывает губы, собирая с них соль и, почему-то, сладость, а потом сам подается вперед. Короткое жжение и ощущение болезненной заполненности.
- Распирает, - шепчет Ирука, а потом расслабляется, откидывая голову назад, сходя с ума от ощущений и звука чужого голоса.
- Какой же ты узкий… шелковый… Ирука-а…
Как же давно он этого ждал… Целых два месяца с этого их неловкого, словно у подростков, раза, когда было слишком много одежды и слишком мало осмысленности.
Но на этот раз все иначе. Кожа к коже, запах, вкус, ощущения – все точное, четкое, контрастное. Ослепительно яркое. Ирука прикрывает глаза, чувствуя, как Хатаке толкается в него раз за разом, все увереннее.
Звук шлепков плоти о плоть – чуть пошло, но так здорово. От Какаши терпко пахнет свежим потом, смешные волосины на подбородке ездят вместе с ним туда-сюда перед глазами, рот приоткрыт, а темный глаз смотрит прямо и остро, словно пронзая насквозь и разделяя на двое…
Ирука ловит губами каплю пота, сорвавшуюся с острого носа Хатаке. Она соленая и горькая, словно слеза.
Какаши снова скалит крепкие зубы в своей недоулыбке, Умино пришпоривает его, как сноровистого жеребца, ударяя пятками в крепкие ягодицы. И Какаши послушный - Ирука вскрикивает от резкости новых толчков, а потом протискивает руку между их горячими потными телами.
Член пульсирует и нужно всего ничего, чтобы… Хатаке наваливается сильнее, и Умино чувствует, как его пальцы на члене накрывает горячая влажная рука.
- Давай же, - шепчет Какаши, касаясь влажным языком горячего завитка ушной раковины.
Ирука стискивает коленями крепкие бока Копирующего так крепко, что сам себе напоминает хитроумный капкан. По виску катится не то слеза, не то…
- Давай же…
И Ирука не в силах ослушаться. Он вздрагивает всем телом, словно от холода, сжимается, пульсируя, скользит онемевшими в чужой хватке пальцами по скользкому члену, сдавливает под головкой, выдаивая последние капли…
- Хороший… - жарко шепчет Хатаке. – Сла-адкий…
Вдруг Какаши стонет коротко и жалобно, словно от сильной боли. Его лицо искажается, шаринган из под сбившейся повязки коротко и страшно вспыхивает красным. Ирука невольно жмурится, чтобы не видеть гипнотизирующее движение запятых.
- Не бойся, - расслабленно улыбается Хатаке, утыкаясь носом Ируке в шею. – Он не всегда такой… Только во время боя…
- И в постели?
- Только с тобой.
Ирука тянется к сброшенным на пол пижамным штанам, чтобы вытереть испачканный живот, но Какаши перехватывает его руки.
- Позволь…
Ирука даже не успевает понять, что задумал Копирующий, как в следующую секунду Хатаке ныряет вниз, собирая языком подсыхающие потеки чужой спермы.
Умино несколько раз моргает, силясь прогнать наваждение, но ощущение теплого языка слишком реально. А Какаши разве что не мурлычет, потирась щекой о чисто вылизанный живот.
- Ты точно псих, Хатаке… - пораженно шепчет Ирука. Какой еще дзенин, кроме Копирующего, мог бы так откровенно наслаждаться… этим?
- Ты и вправду сладкий, - невозмутимо отвечает Хатаке, убирая языком с уголка губ крошечную белую каплю. – Солоноватый, но сладкий…
Умино не может выносить этого нахального взгляда и порывается было отвернуться, но Какаши легко сгребает его к себе под бок, обхватив поперек груди тяжелой рукой. А предательское тело Ируки, словно только этого и дожидавшееся, тут же растекается в сладкой неге довольства и умиротворенности.
Уже в полудреме Умино чувствует, как по шраму на переносице щекотно скользит что-то теплое.
- Щекотно, - выдыхает он и, извернувшись, ловит губами чужие пальцы. Скользнув языком по солоноватым подушечкам, он чувствует странное: ногтевые пластины – вместо них что-то мягкое.
Ирука перехватывает крепкое запястье и внимательно смотрит на пальцы Копирующего. И как только он раньше не заметил? Ведь все же утро руки были на виду!
Умино давно не ходит на миссии, но подчерк пыточных бригад Тумана не спутает ни с чем – у Хатаке вырваны ногти. Судя по отросшей почти в половину нормальной длины ногтевой пластине с месяц-полтора назад.
Ирука подносит чужую руку ближе к глазам, с болью, словно бы это его, а не Какаши пытали туманники, разглядывая длинные белые пальцы с болезненно-розовыми полумесяцами вокруг увеченных ногтей…
- Ерунда, даже не больно, - фыркает Копирующий, но руку не отнимает. – Через неделю другую как новые будут.
Умино, почти не слушая, кивает: в то, что Какаши «даже не больно», он верит охотно – дзенины, что с них возьмешь? Да и заживает на Копирующем, скорее всего, не хуже чем на его знаменитых нинкенах…
- И знаешь, я даже немного благодарен туманникам…
- За что?
Ирука бережно целует каждый палец, едва-едва касаясь губами кожи. А потом замирает, озаренный безумной догадкой. Неужели Хатаке?..
- В плену у меня было много времени подумать. Знаешь, из сырой камеры все вдруг видится чуть иначе – необычайно отчетливо. И я решил кое-что для себя.
- Ч-что? – начинает заикаться от волнения Умино.
- Кое-что, - хмыкает Хатаке и крепче обнимает Ируку. – Кое-что действительно важное.