Пейринг | Персонажи: Дейдара/Сасори, Дейдара/Сай, Гаара, Ирука, Итачи, Хидан.
Тип: slash
Рейтинг: R
Жанр: ангст, повседневность, немного романса, чуть-чуть психодела. Специфичный юмор.
Дисклеймер: Не принадлежит, не извлекаю.
Арт/фраза/вытянутый второй персонаж: Гаара
Саммари: Большинство из тех, кто побывал на войне, возвращаются домой и год за годом пытаются забыть ее как страшный сон. Но есть и те, кто не желает забывать, потому что только там они были живы, только там был их дом.
Авторские примечания: Жесткий ООС (!), мир AU – абстрактная современность. Незамутненный пафос, треш-детектед, экспериментальный фик, смерть второстепенного персонажа. Вдохновлено замечательным фильмом Кэтрин Бигелоу «Повелитель бури». Огромная благодарность мой замечательной бете =)
Размещение: с разрешения автора
Фанфик был написан на Летний фестиваль 2012
Немного матчасти:
*Теха́сский хо́лдем (англ. Texas hold 'em)— самая популярная на сегодня разновидность покера, игра с двумя карманными и пятью общими картами, используемыми всеми игроками при составлении комбинаций.
Иракская колода (Most Wanted или Колода смерти) — известная комбинация игральных карт, выполненная в виде портретов самых разыскиваемых оккупационной администрацией США иракцев. Использовалась в течение Иракской войны для поиска свергнутых иракских лидеров.
читать дальше
С войны порой не возвращаются и в переносном смысле. Я знаю множество таких людей.
Али Апшерони
Али Апшерони
Глава 1. Thunderstruck*
Дейдара просыпается среди ночи от жуткого грохота и, в мгновение ока скатившись на пол, преодолевает полметра, по-пластунски забиваясь под кровать.
«Минометный обстрел!» - настойчивым рефреном стучит в голове, отдаваясь в висках оглушительным гулом крови.
Непроглядная темнота режет широко распахнутые глаза, зато слух обострился до предела, и в голове, с судорожной поспешностью, одна за другой мелькают мысли. Он прикидывает толщину стен казармы, траекторию полета мин, вспоминает, не забыл ли закрыть окна листами фанеры…
Когда с улицы доносится вой полицейских серен, он вздрагивает и едва не стукается головой о кровать. Полиция? Откуда здесь полиция?.. Мокрая футболка липнет к спине, а грудь режет потревоженный шрам.
Шрам?..
Одеревеневшими пальцами Дейдара лезет под футболку и нащупывает толстый жгут совсем еще свежего шрама. Несколько раз ковырнув его ногтями и вздрогнув от острой боли, он убеждается, что это не сон и не галлюцинация. Тогда что?.. Мобильник, оставленный на тумбочке, вдруг оживает, и тишина взрывается первыми аккордами «T.N.T.»**.
Черт!.. Ему хочется побиться головой о пол, но Дейдара слишком вымотан вспышкой активности. Кряхтя, словно старик, он выползает из-под кровати и со второй попытки встает на ноги.
- Да!
- Дейдара Тсукури?
Этот низкий, надтреснутый голос он узнал бы и в полуобмороке.
- Зецу? Какого черта? – он бросает взгляд на часы. – Полшестого утра, ты что, совсем рехнулся?!
- Это у тебя полчетвертого, - насмешливо шелестит в трубке. – У меня самый разгар рабочего дня…
– Чего надо?- жестко обрывает его Дейдара, садясь на кровать и растирая все еще саднящую грудь.
- Как самочувствие? Как здоровье?
На секунду Тсукури замирает, а потом бесстрастно говорит:
- Ты и сам прекрасно знаешь, комиссован по ранению.
- Знаю, но спрашиваю о самочувствии. Ты уже вернулся к тренировкам? И как голова?
- Не твое дело, - огрызается Дейадара, и только потом в его голову закрадывается подозрение. – А тебе-то что?
В трубке раздается тихий смешок:
- Вижу, присутствие духа уже вернулось к тебе. Ладно, у меня дела, я позвоню позже.
Дейдара еще некоторое время сидит неподвижно, слушая гудки.
- Сука, - коротко выдыхает он, сжимая телефон в руке.
Странный ночной звонок вызывает в душе Тсукури целую буру противоречивых эмоций: от острой неприязни к чертовому Зецу, до тщательно забиваемой надежды, что противным, тянущим ощущением отзывается где-то внутри.
Поднявшись с постели и чуть прихрамывая, он подходит к окну и раздвигает плотные шторы: некогда образцовый газон у дома напротив вытоптан десятком ног, а в самом центре все еще воткнут десяток остовов от фейерверков.
- Фейерверки, - словно пробуя это слово на вкус, говорит Дейдара. – Просто фейерверки…
Коснувшись груди, он чувствует жесткую корку засохшей крови, что стянула ткань футболки. Определенно, приспособиться к жизни на гражданке сложнее, чем он думал.
***
Приняв душ и переодевшись, он спускается вниз и с полминуты медитирует на содержимое холодильника: почерневшая от гнили и уже опушившаяся плесневым налетом луковица, полупустая банка маринованных огурцов и четыре бутылки темного пива.
Рассудив, что напиваться ни свет, ни заря не слишком удачная идея, Дейдара решает съездить за продуктами. Пересчитав наличность и почти четверть часа убив на поиск ключей, он, наконец-то, идет в гараж, где его дожидается старушка «Тайота» грязно-серого цвета.
Цвета мокрого асфальта, поправляет он себя, вставляя ключи в гнездо зажигания.
- Давай, - шепчет он, смахивая налет пыли со спидометра. – Давай, родная.
И машина «дает» - чихнув пару раз, заводится и радует слух ровным урчанием мотора. Тсукури облегченно вздыхает и аккуратно, стараясь не задеть выводок облупившихся от солнца и дождя садовых гномов, выезжает из гаража.
Вопреки всем ожиданиям, на дорогах много машин, а у школы и подъезда к мосту и вовсе образовываются пробки. Несколько минут он ломает голову над тем, что же понадобилось всем этим людям в такую рань, а потом, вспомнив, едва не хлопает себя по лбу: утренний час-пик, они все едут на работу!
К стоянке супермаркета он подъезжает в странном настроении и едва не забывает запереть машину. Бродя между полками, Дейдара размышляет о причинах такой рассеянности и в итоге делит пальму первенства между двумя предположениями.
Контузия или таблетки?
Металлическая тележка катится перед ним с мягким шорохом, он роняет в нее все, что приглянется, хаотично перемещаясь по просторным залам.
Контузия или таблетки?
Кукурузные хлопья, пара рулонов туалетной бумаги, шампунь, брикет замороженных овощей…
Контузия или?.. Дейдара выныривает из своих мыслей только тогда, когда девушка на кассе хмыкает, давя смешок.
Еще бы, он сгрузил в тележку десяток огромных упаковок женских прокладок. Что поделать, сочетание красного и черного привлекали его на подсознательном уровне.
- Это не надо, - говорит он без улыбки, кивая на средства дамской гигиены.
Девушка-кассирша лукаво прищуривается на него из-под рыжего козырька кепки с логотипом супермаркета.
- Точно? – спрашивает она высоким, мелодичным голосом. – А то у нас акция на товары этой фирмы.
- Точно.
Так все же контузия или таблетки?
***
Поужинав и прибравшись на кухне, он спускается в подвал: толстые стены, стальной люк толщиной с две ладони и аварийный электрогенератор. Предыдущие жильцы этого дома явно боялись бомбежки и русских.
Тишина и спокойствие – то, что нужно каждому человеку.
Ведь нужно же?
Дейдара вытаскивает из груды хлама проржавевшую раскладушку и, едва не оглохнув от отвратительного крипа, раскладывает ее и ложится сверху.
Тишина и спокойствие… И никаких чертовых минометных обстрелов.
Последняя мысль приносит облегчение, и напряжение, преследовавшее его весь день, вдруг отпускает. Ночной недосып дает о себе знать: Дейдара закрывает глаза и не замечает, как проваливается в сон.
***
У Умино Ируки смуглая, ровная кожа, блестящие, густые волосы и неяркий румянец на чуть округлом лице. Его карие глаза светятся умом и сочувствием, а в голосе сквозит неприкрытое желание облагодетельствовать всех страждущих.
Дейдара отворачивается от собеседника и душит в себе острое желание сломать чертовому докторишке пару ребер.
- Как вы себя чувствуете? – участливо спрашивает Умино, чуть наклоняясь вперед.
- Паршиво, - честно отвечает Тсукури, щелкая пальцами.
Большой, указательный, средний, безымянный и мизинец… Фаланги все еще покрыты мозолями, а ладонь не разгибается полностью из-за пересекающего ее по диагонали огромного рубца.
- Вас мучают воспоминания?
- Нет. Меня мучают чертовы подростки с петардами.
Умино вскидывает темные, четко очерченные брови.
- Можно поподробнее?
Дейдара закрывает глаза и откидывается в кожаном кресле. Он рассказывает все подробно и без утайки. Нет смысла скрывать, но нет смысла и надеяться на чудо. Он не помнит, когда перестал верить в Санту, и сколько ему тогда было. Детство… Такое далекое, словно подернутое дымкой. Мираж… Это просто мираж.
Когда он заканчивает рассказ, доктор смотрит на него своими блестящими глазами и говорит:
- Вы не отпускаете войну. Вы привезли ее с собой, она все еще с вами. Почему вы так упорно цепляетесь за это?
- Это я ее не отпускаю, док? Как бы не так… – Дейдара делает паузу и, будь он в другом месте и в другое время, то она наверняка показалось бы драматичной. - Это она не отпускает меня. Понимаете?
Умино Ирука, за спиной которого висит десяток дипломов в аккуратных рамочках красного дерева, кивает. Тсукури закрывает глаза, чтобы не видеть контраста белоснежного воротничка и смуглой шеи, книг, выстроенных по росту, каллиграфического почерка на раскрытых листах ежедневника… Жажда крови наполняет все тело сладкой истомой, пульсирующим нетерпением, которое, обычно, возникает за пару секунд до оргазма. Дейдара до хруста в суставах сжимает подлокотник кресла.
Сколько бы он дал своему желанию сомкнуть пальцы вокруг смуглой гладкой шеи? Восемь. Или девять.
Но что случиться, когда мыльный пузырь адекватности лопнет?
Мир по ту сторону век начинает дрожать и плавиться, словно подернутый густым маревом призрак оазиса посреди пустыни. Все кажется чересчур реальным: запах бензина и машинного масла, жар полуденного солнца, ощущение раскаленного песка на коже…
Что он забыл здесь? Его сердце навсегда погребено под барханами и развалинами жалких лачуг. Его сердце взорвано, рассеяно на тысячу частиц и развеяно над чужой страной под незнакомым, слишком синим небом.
Что его ждет здесь? Дожди, разваливающийся дом, старая машина и тоска по адскому пеклу безжалостного солнца.
Ведь он чужой, здесь, в этом мире корпоративной этики, скидочных купонов и рождественских распродаж.
Но он не там. И это меняет все.
Мираж исчезает, сворачивается, съеживается, идет сетью складок и трещин, за которыми проступают очертания реальности. Письменный стол, молодой мужчина, пытающийся сделать свою работу, собственные руки обезображенные шрамами…
Бесконечный поток слишком правильных, а оттого абсолютно нежизнеспособных речей доктора проходит мимо – сливается с фоновым шумом, словно гул далекой автострады или звук соседского телевизора.
Когда заканчивается отведенный им час, Умино выписывает ему новые рецепты.
- Это поможет вам заснуть, - говорит он, протягивая Дейдаре рецепты. – А это снимет тревожность.
Он медлит, прежде, чем взять бумажки, его до сих пор не отпускает яркость фантазии. Мог ли несчастный докторишка со смешным хвостиком на макушке знать, как близко он подошел к своей смерти? Да и стоит ли ему знать об этом?
Дейдара откашливается и все же берет рецепты. «Снимет тревожность»? Ну-ну…
Попрощавшись с доктором, Тсукури выходит из кабинета и нос к носу сталкивается в дверях с рослым мужчиной в медицинской маске. Он проходит мимо, вглубь комнаты, а Дейдара так и не успевает понять, что же насторожило его в лице незнакомца.
- О, Какаши-сан! Проходите, рад вас видеть, - доносится до него голос Умино, впервые на памяти Тсукури лишенный ноток «матери Терезы».
Выйдя в коридор, он некоторое время стоит неподвижно, расфокусированным взглядом вперившись в стенд с объявлениями.
Не отпускает. Его просто не отпускает, вот и все.
У выхода из больницы его вдруг настигает громкий оклик.
- Тсукури!
Дейдара вздрагивает и резко оборачивается, готовый в любую секунду дать отпор. Правая рука рефлекторно тянется к оружию, но наткнувшись на пустоту, бессильно повисает вдоль правого бока.
Он не там. Он здесь.
- Тсукури, ты что ли?!
Навстречу ему идет худой, седовласый мужчина в потрепанной кожаной куртке с бутылкой дешевого пива наперевес. Когда между ними остается не больше пары метров, Дейдара, наконец, узнает его – в жизни Тсукури было не так уж много альбиносов.
- Хидан.
- Так это ты! Не, ну точно ты! – радостно восклицает мужчина и отхлебывает из горла. – Я тебя это… того, по волосам только узнал. Иду, думаю, ты не ты…
Дейдара касается заметно отросших за те тринадцать месяцев, что он на гражданке, волос и старается не морщится от кислого запаха перегара, ударившего в нос.
- Как жизнь, старик? Сто лет, сто зим, будь они неладны!
Дейдара пожимает плечами.
- Нормально.
- А у меня тоже все ништяк, - говорит Хидан и, в один глоток допив пиво, отправляет бутылку в мусорный бак в полудюжине метров от них. Бутылка предсказуемо пролетает мимо и с грустным звоном разбивается на сотню осколков, большая часть которых склеена этикеткой и не разлетается.
- Заметно, - усмехается Дейдара, за что сразу же получает злобный взгляд красных, оттененных сосудистой сеткой зрачков.
- А сам-то, - шипит Хидан, кивая на рецепты, зажатые в чужой руке. – Думаешь, я не знаю, что это за бумажки? Да ты всегда был психом, Тсукури! Сколько тебя помню, вечно в кабинете химии ошивался вместе со своей рыжей подстилкой.
«Рыжей подстилкой»? Дейдара прикладывает все усилия, чтобы не измениться в лице: упоминания о Сасори режут по живому, даже спустя столько времени…
- Вот-вот, - смеется Хидан, скаля на удивление крепкие белые зубы. – Я всегда знал, что этот придурок плохо кончит: думаешь, никто не заметил, как он подорвался из города? Наверняка сраный педик нашел неприятностей на свою грязную дырку…
Девять с половиной? Или все же десять?
За те годы, что они не виделись с выпускного, расклад сил изменился в другую сторону: теперь Тсукури выше и крепче. Но что самое главное – опытнее.
Дейдара чуть меняет положение ног, перенося центр тяжести, а потом бьет коротко и точно, прямо в челюсть. Раздавшийся хруст, кажется, слышат даже на другом конце стоянки.
Хидан падает неуклюже – валится на асфальт словно мешок с дерьмом и неловко выставляет вперед руки. Тсукури мстительно отмечает, что опыта в драках у ублюдка меньше, чем понтов, и добавляет сверху пару смачных пинков, целя в почки. Когда Хидан, стремясь защититься, переворачивается, удар ботинка приходиться аккурат по центру солнечного сплетения и альбиноса рвет чем-то мутным, желто-красным, с вкраплениями непереваренной пищи.
Дейдара брезгливо отступает на шаг, а потом с удивлением понимает: все, его отпустило.
- Знаешь, что меня всегда бесило в этом мире? – спрашивает он, доставая из кармана пачку сигарет. – То, что такие уроды, как ты, живут долго и по-своему, по-уродски, счастливо. А нормальные парни, как последние дураки гибнут на войнах, развязанных ради клочка пустыни со скважиной для ископаемого дерьма динозавров.
Дейдара поддевает мыском ботинка бывшего одноклассника, и тот стонет что-то нечленораздельное, сплевывая на асфальт несколько белых осколков.
- Слушай меня внимательно, погань бледная, - цедит Дейдара, ставя ногу на чужую голову. Мысль о том, что при должной сноровке можно раскроить чужой череп, словно перезревший арбуз, неожиданно будоражит воображение и согревает внутренности. – Если ты еще раз покажешься мне на глаза, то я отправлю тебя к твоей сучке-мамаше быстрее, чем ты скажешь «Дзясин». Понял меня?
Красные глаза на грязном от песка и рвоты лице сверкают яростью: Тсукури не остается в долгу и хорошо знает, куда бить. О том, что мать Хидана была шизофреничкой, свернутой на религии, и, сбежав из психушки, совершила самоубийство посреди церковной мессы, знал весь город. Но не каждый осмеливался ткнуть белобрысого выродка этим в лицо.
- Да, - голоса почти не слышно, но Дейдара угадывает ответ по движению лопнувших губ.
- Хороший мальчик, - почти искренне улыбается Тсукури и, кинув окурок рядом с лицом Хидана, идет в сторону своего автомобиля.
Сев в машину, Дейдара секунду сидит в тишине.
Странный, исполненный какого-то полубезумного, истеричного торжества смех булькает у него в глотке, словно солоноватая кровь вперемешку с маслянистой, прогорклой рвотой.
Контузия или таблетки?
Какая разница? Ведь результат один.
Перед сном он вдруг вспоминает, что же именно ему показалось странным в лице мужика, с которым он столкнулся, выходя от Умино.
Глаза. У того парня были разноцветные глаза.
Галлюцинации или реальность?
Дейдаре все равно.
***
Ему снится кабинет химии. Просторный, светлый, наполненный острыми запахами реагентов…
- Зачем тебе это?
Дейдара не отвечает, он слишком увлечен лабораторной работой.
- Это бессмысленно. Пошли лучше собирать Харлей!
Дейдара завершает опыт и отмечает получившиеся реакции в таблице.
- Харлей? Сасори, какой толк от этой развалюхи?
- Сам ты развалюха! Это же классика, винтаж!
- Старье, - хмыкает Тсукури, взбалтывая содержимое плоскодонной колбы, и внимательно просматривает его на свету. – Осадок.
- Неужели это интереснее?
- Интереснее.
- Ты дурак, Тсукури, понял?
- Понял, - кивает Дейдара, а потом, завидев признаки подступающей злости в лице друга, заверяет его. – Да пойду я с тобой, куда денусь…
Акасуна улыбается ему и вдруг, соскользнув с парты, подходит вплотную. Они оказываются так близко, что их дыхание смешивается, а Дейдара может разглядеть каждую рыжую веснушку на лице друга.
Они целуются. Неловко, сталкиваясь носами и зубами, не зная куда деть руки, но целуются.
Дейдара несмело кладет ладони на чужие плечи и… Просыпается от грохота.
Минометный обстрел! Мысли, словно пойманные в силки рыбы, бьются в панике, но в следующий миг он видит яркий всполох за окном.
Чертовы подростки… Тсукури стискивает мокрые виски и несколько раз быстро моргает. Странно… Он не плакал даже тогда, когда его, раскуроченного, словно свиную тушу на скотобойне, везли в подпрыгивающем на каждой рытвине хаммере, но тогда почему сейчас? Откуда эти горькие, словно морская вода, слезы?
За окном опять раздается треск, и Дейдара до боли сжимает челюсти. Выглянув наружу, он застает занимательную картину: высунувшаяся по пояс карга Сенджу орет через всю улицу на толпу подростков, сгрудившихся вокруг догорающего фейрверка, а те, в ответ, демонстрируют ей средние пальцы.
На секунду Тсукури зависает: звонить в полицию? Выйти к детишкам в пижаме и шугануть их завалявшимся в гараже револьвером?
Как скучно и даже вульгарно. О, нет, он найдет способ повеселее, чтобы приструнить юных пиротехников.
***
Проснувшись, он первым же делом идет в гараж. Как есть, нечесаный, с нечищеными зубами, со все еще мутной ото сна головой… Но стоит ему только выложить на столе перед собой все нужные коробочки, тюбики и бутылки, как сон словно рукой снимает. Кристальная ясность ума. Идеальная чистота, какая, наверное, бывает только у буддистских монахов после месяцев медитаций.
Его руки, кажется, живут отдельной жизнью – смешивают, мнут, растирают, отмеряют… Здесь и сейчас он, наконец, обретает спокойствие и тихую радость человека, довольного тем, что делает. Не дома в кровати, не на кушетке у мозгоправа, не в баре с десятой по счету стопкой текилы… Нет. Только здесь и только сейчас.
Черт, как же ему не хватало всего этого!
Через полчаса, когда «воспитательная» смесь готова, Дейдара, вооружившись военным биноклем, устраивается у окна спальни.
Узумаки-старшие уезжают ранним утром: бледно-голубой минивэн отъезжает от дома без четверти восемь, а темно-фиолетовый форд отчаливает десятью минутами позже. Без пяти восемь в начале улицы появляется ярко-желтый школьный автобус и великовозрастный отпрыск четы Узумаки отправляется в школу с крайне недовольной миной.
Выждав для верности час, Дейдара натягивает синюю бейсболку и, спрятав кулек со смесью за пазухой, дворами крадется в соседский дом.
Его всегда забавляла наивная манера миддл-класса устанавливать дверцы для собак и не иметь сигнализации на окнах в сушильную комнату.
Узумаки, впрочем, не держали в доме животных, зато с удивительной беспечностью не озаботились должной защитой гаража. В два счета вскрыв замок, Дейдара проникает внутрь и, натянув перчатки, исследует одну комнату за другой.
Среднестатистические Узумаки оказываются не такими уж заурядными. Во всяком случае, страпон, найденный в потайной секции стенного шкафа супружеской спальни, свидетельствовал именно об этом. Оценив размеры подозрительно яркого, лимонно-желтого силиконового достоинства, Дейдара невольно восхитился мужеством главы семейства и явно доминантными наклонностями его жены.
Комната же юного Наруто (о чем свидетельствовала табличка на двери), тоже радовала обилием интересных вещей: заглянув в вентиляционную шахту, Дейдара обнаружил пакет травки, пару пачек презервативов, розовые, явно ношенные кружевные трусики и, судя по потрепанности, фотографию их обладательницы – девушки в школьной форме с розовыми волосами. Поразмыслив немного, Тсукури отсыпал себе немного травки и продолжил поиски, но ни под кроватью, ни в тайнике за спинкой кровати, ни в нише стенного шкафа фейерверков он не нашел.
Это было довольно странно, потому как, он знал по собственному опыту, подростки предпочитали хранить все самое ценное и самое «палевное» поближе к телу.
Впрочем, недостающее звено обнаружилось в подвале, среди коробок со старыми игрушками. Заменить одну смесь другой оказалось минутным делом, но когда он уже почти заканчивал, наверху раздались звуки открывающейся двери.
Спешно закончив, Дейдара огляделся. Голоса наверху раздавались все громче, и Тсукури почувствовал сосущее чувство в животе и покалывание на кончиках затянутых в перчатки пальцев. Это было волнение… Конечно, в сравнении с тем, что он испытывал раньше, это был жалкий суррогат, но… Но до чего же это было здорово!
Открыв окно, Дейдара бесшумно выбрался наружу и в два счета в два счета перемахнул через забор.
- Черт, опять забыл окно закрыть, - донесся до Тсукури голос парнишки и смешки его друзей. – И знаешь, эта сиськастая стерва Цунаде… ну, которая справа живет, вчера приходила возмущаться, прикинь?..
Дейдара вернулся домой и до вечера прислушивался к уличным звукам. Он ждал хлопков, криков, сирены скорой помощи… Но юный Узумаки был на удивление благоразумен.
***
Почти всю неделю Дейдара был возбужден предстоящим развлечением и это заметил даже мозгоправ на их регулярной встрече.
- Вы чем-то взбудоражены, - сказал он, переплетая перед собой длинные, смуглые пальцы. – Это здорово, что вас еще что-то может так взволновать.
О, да, здорово… Тсукури усмехнулся.
- Я стал лучше высыпаться и ко мне вернулась радость жизни, - говорит Дейдара и только потом понимает, что слово в слово повторил фразу из рекламы ортопедических матрасов, что крутили по телевизору по ночам, в перерывах между гейской порнухой.
Умино недоверчиво глянул на него и протянул:
- Ну-ну, надеюсь, что дело в таблетках, а не в матрасе…
Вот вы и попались, док, хмыкнул про себя Дейдара, заметив, как порозовел врач.
***
Это случается в ночь с пятницы на субботу.
Старшие Узумаки отчалили ранним вечером, так что ближе к десяти к их дому уже подтянулись многочисленные приятели их сына. К одиннадцати, когда музыку уже начали перебивать выкрики и смех, Дейдара погасил во всем доме свет и захватил из кухни пачку чипсов со вкусом бекона. Отрегулировав бинокль, он сел на стул и приготовился ждать.
Впрочем, долго его ожидание не продолжилось, и уже через час веселая компания перебралась из дома на задний двор. Это немного огорчило Тсукури, ведь он рассчитывал на места в первом ряду… Впрочем, когда темноту озарила серия ярких вспышек, а пьяные и обезумившие от страха школьники ломанулись через кусты, оглашая окрестности истошным воем, старания окупились.
В хвосте толпы бежал сам Наруто, выставив перед собой окровавленную левую руку. Тех, кто был к нему ближе всего в момент запуска фейрверка, можно было опознать по черным лицам и прокопченной одежде
Наконец, когда подростки, истошно матерясь и отчаянно сорясь между собой, все же завели машину и уехали, Дейдара с хрустом прикончил последнюю чипсину и вскинул руки.
Отныне больше никаких гребаных фейрверков и глюков о минометных обстрелах. Аминь.
***
Однако радость от укрощения соседских подростков продлилась недолго: словно на контрасте с недавним эмоциональным подъемом, его одолела стойкая апатия.
Нет, ему больше не снился Сасори, но мысли, словно по заколдованному кругу, вновь и вновь возвращались к нему.
В один из тех вечеров, когда его особенно сильно доканывали тяжкие мысли, а алкоголь уже не спасал, Дейдара выпил больше положенной дозы таблеток. Намного больше. Он не хотел свести счеты с жизнью – он слишком много преодолел, спасая свою шкуру и шкуры товарищей, что бы сдаться в лапы смерти просто так, без боя. О, нет, в его случае самоубийство стало бы не облегчением, но позорной капитуляций.
Просто… просто он хотел вырваться из водоворота тягостных, сжирающих его с потрохами, мыслей и выбрал именно этот вариант.
Через час, после того, как он запил последнюю, горчащую на языке пилюлю водой из-под крана, его отрубило. Резко и конкретно, как обычно бывает только после смачного хука справа от стокилограммовой туши на ринге.
Ему снилось… Нет, даже не снилось: он видел! Видел взрывы. Огромные и яростные, выжигающие сетчатку неосторожного зрителя своей ослепительной яркостью.
Взрывы, взрывы, взрывы… Глядя на каждый из них, по одному лишь цвету и форме «гриба», в котором взвивались в воздух газы и продукты распада, он мог определить исходные вещества, скорость и качество реакций, рождающих эту восхитительную симфонию смерти.
Там и только там, во сне, на грани реальности и бреда, он был свободен, был собой.
Был… Счастлив?
_____________________________
*«Thunderstruck» (с англ. Ошеломленный, сраженный ударом молнии) — песня австралийской хард-рок группыAC/DC. Первый трек альбома The Razor's Edge, выпущенного в 1990 году.
**«T.N.T.» (рус. Тринитротолуол) — песня австралийской хард-рок-группы AC/DC, записанная в 1975 году.
Глава 2. Dirty Deeds Done Dirt Cheap*
Утро застает его совершенно разбитым, мокрым, как мышь, со влажной простыней, спеленавшей ноги, и одеялом, сброшенным на пол.
Попытавшись встать, Дейдара тут же хватается за голову: от затылка и до лба она словно начинена осколками стекла. Кое-как справившись с собой, он доползает до туалета, где его долго и мучительно тошнит горькой от таблеток желчью. Так его не полоскало со времен колледжа - рвота заполоняет все горло и хлещет даже из ноздрей.
Наконец, когда его отпускает, он приваливается к кафельной стене и медитирует на струйку воды, льющуюся из подтекающего крана. Мышцы живота все еще простреливают судорогой напряжения, а в ослабевших конечностях разливается приятная усталость.
Через полчаса, более-менее придя в себя, он негнущимися пальцами стягивает пижамные брюки и встает под обжигающе горячие струи воды. Собравшись с силами, Дейдара остервенело трет тело жесткой мочалкой, до тех пор, пока кожа не становится красной и не начинает болеть. От кипятка, хлещущего на него сверху, вдруг становится дурно, перед глазами все темнеет и ноги подгибаются. Кое-как выбравшись из ванной, он изо всех сил вцепляется в чашу раковины.
Кап-кап.
Гул крови в ушах постепенно стихает, темнота рассеивается. Несколько раз моргнув, чтобы прогнать стаю назойливых черных мошек, Дейдара смотрит в зеркало.
За год, проведенный в стенах госпиталя, он похудел почти на пятнадцать килограммов и обзавелся новыми шрамами. Один напротив сердца – длинный, выпуклый, похожий на зашитый рот в прожилках белесых следов от швов, два других – поперек ладоней, которыми он инстинктивно, но так наивно пытался прикрыться.
Воспоминания накатывают волна за волной, он тонет в них, захлебываясь. Он должен был умереть там, среди песка, солнца и осколков металла. Там, где было его место.
Зачем он здесь?
Зачем он вернулся?
Дейдара вглядывается в отражение, но видит в своих глазах только пустоту.
***
Он уже давно не чувствует себя живым, но слишком хорошо знает, как обмануть смерть – главное, делать вид, что ничего не случилось.
Никаких рефлексий и ни минуты свободного времени. Нужно вертеться, словно белка в колесе, потому что стоит только остановиться, хоть на секунду, хоть на мгновение и все, пустота сожрет и не подавится, лишь выплюнет потом обглоданную многоножку позвоночника.
Бег трусцой, походы в магазин, отжимания, ремонт крыши, упражнения на пресс, порно по кабельному, мытье посуды, чистка зубов… Жизнь складывается из тысячи деталей, что, цепляясь одна за другую, образуют рутину повседневности. Комфортную, устоявшуюся, знакомую до последней капли зубной пасты на зеркале. Жизнь…
Иногда он выбирается в ближайший паб, заказывает себе пива и цедит его весь вечер, приткнувшись у дальнего конца барной стойки. Он ни с кем не разговаривает, ни с кем не заигрывает, ничего не хочет. Он просто смотрит.
Смотрит и не может понять: как? Как они могут так жить?
Не зная ни страха смерти, ни облегчения, когда старуха промахивается и пуля пролетает в миллиметре. Не зная упоения боя, не зная боли утраты.
Дейдара смотрит на них и не верит, что они могут принадлежать к одному и тому же виду. Что он, и эти пассивные, не знавшие ни боли, ни крови создания могут быть слеплены из одного теста. Ему одновременно смешно и отвратительно видеть, как женщины хвастают телами и нарядами, а мужчины трясут кошельками и содержимым штанов.
В один из таких вечеров он, неожиданно для себя, выпивает чуть больше положенного, а на утро он обнаруживает в своей постели черноволосого паренька с бритым наголо лобком и пухлыми, капризно изогнутыми губами. Несколько минут Тсукури мучительно вспоминает подробности прошлой ночи, а вспомнив, едва может подавить мучительный стон - при знакомстве парнишка точно говорил что-то о школе.
Подорвавшись, Дейдара лихорадочно оглядывает комнату и, завидев чужие джинсы, мигом проверяет содержимое карманов: ключи, выключенный телефон, бумажник… Среди вороха кредиток и смятой налички он находит водительские права и выдыхает с облегчением: двадцать два.
- Мог бы и напрямую спросить, - раздается негромкий голос за спиной.
- Не хотелось будить, - пожимает плечами Дейдара и кидает джинсы их владельцу. – Одевайся.
- Не угостишь кофе, прежде чем выставишь за дверь? А то мне на работу, не успею домой заехать.
Тсукури скрещивает руки на груди, прикидывая в уме все варианты.
- Не вопрос. Только вари сам, у меня вечно ослиная моча, а не кофе.
Дейдара вдруг понимает, что не может вспомнить имени, мельком виденного в чужих правах.
- Спасибо, - чуть натянуто улыбается парень и вдруг добавляет. – Я Сай.
***
Быстро ополоснувшись, Дейдара спускается вниз и уже на середине лестницы чувствует острый запах кофе. Видеть на своей кухне кого-то другого странно и непривычно. Комната словно бы заполняется чужим запахом, звуками, объемом и становится меньше. Несколько минут они сидят в тишине, мелкими глотками поглощая крепкий сладкий кофе.
- Почему ты говорил про школу?
Сай с негромким стуком отставляет чашку и смотрит на него в упор. Дейдара замечает, что глаза у него абсолютно черные и какие-то матовые, без блеска. Это настораживает.
- Я преподаю в школе.
- Ты учитель? – Тсукури едва не давится кофе.
- Не совсем, - Сай улыбается, но улыбка его так и не затрагивает холодных глаз. – Я просто веду кружок изобразительных искусств.
- Ты спишь с учениками? – наплевав на правила хорошего тона, в лоб спрашивает Дейдара.
- Если спал, то стал бы искать общества на одну ночь? – спокойно отвечает Сай.
Дейдара хмыкает: что-то подсказывало ему, что этот черноглазый тихоня нагло врет. Или хотя бы привирает.
- Мне пора, - Сай встает из-за стола и ополаскивает чашку.
Тсукури провожает нового знакомца до входной двери, но тот вдруг останавливается на пороге и говорит:
- Надо будет повторить при случае.
При слове «повторить» перед мысленным взором воскресают детали вчерашнего вечера, тонущие в мягкой дымке алкогольного тумана: жаркая глубина умелого рта, бледные, округлые ягодицы, тихие всхлипы и пошлые звуки шлепков плоти о плоть…
- Ага.
Дейдара провожает рассеянным взглядом прямую, как армейский штык-нож, спину до самого конца улицы и вдруг ловит себя на мысли, что ему, в общем-то, все равно. Нет, с чисто технической стороны ночь была хорошая: красивый, ладно сложенный, раскованный и умелый… Да о таком любовнике многие бы только мечтали! Многие, но не он.
Он легко впустил этого парнишку к себе в постель, но и отпускал точно так же – спокойно и без малейшего трепета. Наверное, он еще не до конца оправился от ранений… Или просто незаметно для себя повзрослел.
Уже собираясь закрывать дверь, Дейдара вдруг замечает отпрыска четы Узумаки, стригущего газон: правая рука подростка перебинтована от кончиков пальцев до самого плеча, а некогда яркие, словно отлитые из золота волосы безжалостно срезаны под машинку.
Усмехнувшись и повеселев, Тсукури возвращается в дом. Испорченное было странным утром настроение неудержимо ползет вверх.
***
Обострившееся обоняние или паранойя?
Дейдара предпочитает не думать об этом: он просто снимает с постели все белье и отправляет в стирку, выставив на барабане девяносто градусов. Не то, чтобы он думал, что школьный учитель чем-то болеет… Но что-то внутри него требовало уничтожить все улики пребывания в доме другого человека.
Выкинув остатки кофе и до скрипа отмыв все чашки, он с головой уходит в привычный распорядок дел: пробежка, душ, готовка, уборка… В этом доме куча абсолютно бесполезного хлама вроде подшивок журналов десятилетней давности, коллекции фарфоровых кошечек или книг на французском языке…Старый дом когда-то принадлежал его тетке, которая приютила его после смерти родителей, а с тех пор, как пару лет назад ее свалил сердечный приступ, он стал единственным его владельцем.
Сегодня он решает разобрать чердак и, вооружившись ведром, тряпкой и парой резиновых перчаток, поднимается по шаткой лестнице наверх. Здесь пыльно и темно, а на то, чтобы нащупать кнопку выключателя уходит почти десять минут. Наконец, когда помещение освещается скудным светом сороковаттной лампочки, Дейдара успевает измазаться в пыли по уши.
Первым делом он выдвигает ящики старого, расписанного облупившимися лаковыми розочками комода с вычурными кованными ручками, но натолкнувшись в первом же ящике на безразмерное ретро-белье, решает оставить старческий гардероб напоследок и заняться коробками, небрежно сваленными у стены.
В первой же из них он обнаруживает стопку смутно знакомых комиксов о Капитане Америке, и только пролистав примерно дюжину выпусков, понимает, что это не чьи-то, а его собственные комиксы пятнадцатилетней давности. Вспотевшими руками вытащив из коробки все содержимое, он почти полтора часа перечитывает уже ставшие винтажными комиксы, то и дело натыкаясь на собственные пометки фломастерами и карандашом.
Ностальгия, неожиданно захлестнувшая его с головой, похожа на сладковатый, опьяняющий наркотический дурман. Кстати о наркотиках… Пулей метнувшись вниз, он находит в кухонном шкафчике «конфискованную» у мелкого Узумаки травку. Мысленно поблагодарив покойную тетку за то, что та так и не установила в доме противопожарную сигнализацию, потому что все деньги спускала на лотерейные билеты, он наскоро скручивает самокрутку и с наслаждением раскуривает ее.
Дым… Дым… Дым…
Капитан Америка в обтягивающем трико - гора мышц, щедро смазанных радикальным патриотизмом. Дейдара облизывает разом пересохшие губы и ухмыляется: он ведь был гомиком еще до того, как впервые понял, что хочет целоваться вовсе не со стервозными девчонками из группы поддержки… Неожиданная догадка пронзает его не хуже электрического разряда, и он отбрасывает несчастный комикс в сторону.
Остальные коробки плотно перемотаны скотчем – ему приходится использовать зубы, чтобы перекусить его и от пыли, забившейся в нос, он несколько раз оглушительно чихает.
- Прямо бинго, - выдыхает Дейдара, глядя на тускло блеснувший золотом в скудном свете лампы кубок и стопку грамот.
Почти все из них по химии… Как же он любил этот предмет! Но любил отнюдь не за скучную теорию, но за веселую практику, позволившую ему разнести на куски школьный фонтан.
Когда его взгляд падает на бордовый корешок, сердце вдруг екает и замирает на секунду – это школьный альбом.
Похолодевшими пальцами он достает его из коробки и, сдув пыль, открывает на титульной странице: эмблема школы, скучные пожелания… Он листает его без спешки, хотя вся его сущность требует открыть ту самую, единственно важную страницу.
Наконец, когда на него смотрят знакомые темные глаза, он не выдерживает и с хлопком закрывает альбом.
Нет. Невозможно.
Сколько лет прошло, а болит так, как будто бы это случилось вчера!
Фото совсем не такое, как у всех остальных одноклассников – маленькое, плохого качества, чуть зернистое… Сасори не фотографировался с остальными, ведь его даже не было в выпускном классе, эту фотографию Тсукури вклеил многим позже.
Дейдара вновь раскрывает альбом на заветной странице и пальцы помимо воли оглаживают глянец фотокарточки. Сасори… Рыжие, в красную медь волосы, глянцевыми кольцами обрамляющие бледное лицо, спокойный, ясный взгляд, легкая, чуть мечтательная полуулыбка… Даже в старших классах, когда все подростки, следуя зову гормонов, вымахали в кабанов и покрылись прыщами, Сасори все еще был похож на восхитительно правдоподобную фарфоровую куклу викторианской эпохи. Дейдара до сих пор помнит, как дразнили его за это мальчишки и как вздыхали по его густым, темным ресницам девчонки.
Как вздыхал он сам. Как задыхался. Как стонал.
Такое не забывается.
Сасори не забывается.
Со всеми этими его вычурными аристократическими замашками, разговорами об искусстве и вечности, страстью к механизмам… Они были мальчишками – запутавшимися, оторванными от мира, отвергаемыми даже другими подростками.
Как же давно это было!
Дейдара обхватывает себя руками и утыкается головой в колени. Навивные дурачки, они думали, что будут вместе несмотря ни на что… Какими же трогательными и глупыми они были.
Родители Сасори сорвались из города в начале выпускного класса: никому ничего не сказав, уехав, словно воры, под покровом ночи, они забрали сына с собой, а заодно, бездумно и жестоко прихватили с собой и его, Дейдары, сердце и покой.
Сасори звонил ему редко – пару раз намекал, что звонки отслеживаются, что родители против, что они теперь живут под чужими именами… Тсукури рвался вслед за ним, требовал, чтобы Акасуна назвал свой новый адрес, обещал приехать, но Сасори молчал как партизан на допросе – просил подождать и твердил как заведенный, что любит… Любит… Любит.
Дейдаре тогда было семнадцать – горячая кровь, пустая голова и шило в заднице размером с Крайслер-билдинг, он рвал и метал, не находя себе места, а потому и творил глупость за глупостью, доводя несчастную тетку до белого каления.
А потом… Потом случился выпускной, на котором он от скуки и веселья ради взорвал фонтан в холле и загремел в тюрьму на месяц.
Месяц, за который изменилось все.
Но он, дурак, понял это лишь вернувшись в теткин дом и прочтя письмо без обратного адреса, отложенное до его прибытия заботливой родственницей.
Сасори записался в добровольцы и отправился на войну.
Прочтя письмо в первый раз, Дейдара думал, что из-за скудности тюремного рациона у него начались галлюцинации. Его Сасори. Его восхитительный, хрупкий, сотканный из шелка волос и бархата кожи Сасори отправился на войну? Туда, где грязь, кровь, сорокоградусная жара и арабы с автоматами наперевес?
Первым же делом он разыскал Чие – бабку Сасори – и потребовал объяснений. Но старуха знала не больше его – ушел добровольно, уехал к черту на кулички, где людей берут в заложники чаще, чем чистят зубы.
Сказать, что он искал Сасори – не сказать ничего. Неделя на неделей, месяц за месяцем он обивал пороги и стучался в закрытые двери, но все тщетно. Порою, он сам себе напоминал рыбу, бьющуюся о лед, что извивается, борясь из последних сил, но так никогда и не приблизится к цели.
Все они что-то скрывали. Скрывали что-то важное и, насколько он мог понять, – чертовски грязное. Ведь не мог же мальчик из хорошей семьи взять и раствориться? Исчезнуть, не оставив и следа?
Дейдара всю голову сломал, силясь понять, что же такое мог сделать его помешанный на старых байках и компьютерах Сасори, что на его личном деле стоит гриф «секретно». Но все это были лишь домыслы, ведь на самом деле он не приблизился к разгадке ни на шаг: просто в пустую убивал время, нянчась то с одной гипотезой, то с другой…
Он так и не стал поступать в колледж, ведь несмотря на успехи в отдельных предметах, учеба мало интересовала его: он был слишком далек от сухого мира академических знаний и амбиций, ради которых рвали жопы его сверстники.
Ему едва исполнилось восемнадцать, когда он уехал из родного города – переехал в городок, откуда Сасори звонил ему в последний раз. Что он там искал? Зацепки? Улики?
Он был словно одержим, день за днем перечисляя в уме все, что помнил, сопоставляя и обрабатывая… Ему все же удалось найти школу, в которой учился Сасори. Она была совсем обычной, государственной и средней паршивости. Возможно, именно поэтому ему удалось влезть в школьный архив, выставив окно и выкрасть папку с личным делом. Хотя едва ли это помогло ему продвинуться в «расследовании».
Успеваемость, информация о платежах, скупая, в пару строк характеристика от школьного психолога и фото. Именно эту карточку Дейдара позже вклеил в школьный альбом.
Нет, он не был сентиментален, но ему отчего-то казалось, что так должно быть, что так правильно…
Чтобы свести концы с концами и платить за крошечную комнату, Дейдаре пришлось найти работу, но ни на одной из них он не задерживался дольше пары месяцев. Кем он только ни был: официантом, мойщиком машин, барменом, распространителем листовок, продавцом в книжном магазине. Последняя работа, кстати, неожиданно понравилась ему, и он даже прикипел к ней. В школе Тсукури любил лишь два предмета - химию и литературу, а устроившись на работу сюда, он мог часами напролет зависать между стеллажами, читая приглянувшиеся книжки.
Но, как и все хорошее в его жизни, этот период был относительно быстротечен, отсутствие вестей от Сасори медленно, но верно сводило его с ума. Он был похож на маньяка или сталкера: все стены его темной коморки были увешаны их с Сасори фотографиями, распечатками писем, картами, на которых он пытался составить план перемещений друга по стране… Но все это не давало абсолютно ничего, кроме глухой злобы на собственное бессилие, которое он предпочитал топить в выпивке и травке.
Вечер, когда все изменилось, он помнит поразительно точно, хотя и был изрядно пьян. Он помнит бар, в котором квасил с конца своей смены в книжном, помнит плечистых ребят в кожаных куртках, помнит злость, обуявшую его с первых же секунд драки и не отпускавшую до победного конца.
Он и прежде дрался - к ним с Сасори частенько цеплялись типы вроде Хидана, но еще никогда в жизни он не бился так.
Так отчаянно, так бешено, так, как будто бы от этой пьяной барной драки зависела вся его жизнь. В каждый свой удар он вкладывал всю злобу и ненависть, что скопились в нем на протяжении почти двух лет бесплодных поисков, он бил не жалея себя и не щадя других. И нет, ему не хотелось победы – он просто упивался болью и запахом крови.
Но он победил.
Двоих из «байкеров» отправили в реанимацию сразу же, а третий, оказавшийся несовершеннолетним сукиным сыном с богатыми родителями, натравил на него целую свору адвокатов.
Тут-то ему и предложили выбор: тюрьма или… служба в армии. В этот момент в его голове что-то щелкнуло – клац! и все кусочки сложились воедино.
И как же он раньше не додумывался? Сидел, жевал сопли, слонялся как неприкаянный… Слабак. Бумаги он подмахнул не глядя, а следующие несколько лет жизни слились для него в причудливый калейдоскоп из плацдарма, чистки сортиров, песка и крови.
В учебном лагере ему не нравилось от слова совсем – садисты-инструкторы, бесконечные наряды с мытьем сортиров, дурацкие марш-броски… Но он терпел, сцепив зубы, положив с прибором на собственную гордость, но терпел не пикнув, за что и был вознагражден.
Будущих саперов готовили тщательно: натаскивали, будто собак, до выработки безусловного рефлекса, до звонкой пустоты в голове, до механической, словно у конвейерных роботов четкости в каждом движении.
И это было восхитительно.
Многие боялись отправки на фронт – молились беззвучно, лежа на койках перед сном, слали домой душещипательные письма, звонили подружкам… Многие. Но только не он.
Дейдара ждал часа «икс» со странной, предвкушающей радостью, с какой, обычно, дети ждут Рождества или дня рождения. Он спал и видел, как надсадной гул вертолетных лопастей увезет их прочь, туда, где на километры вокруг простирается рыжая, словно умытая кровью, пустыня.
Ему некому было писать и некому звонить: он не хотел возвращаться назад, в пустоту серых будней, в старый дом тетки или жалкую клетушку, в которой прожил последние несколько лет. О, нет, ему просто некуда было возвращаться – только вперед.
И странное дело – только там, где днем температура доходит до пятидесяти, а ночью опускается значительно ниже нуля, где льется кровь, гремят взрывы, а с ажурных минаретов по пять раз на дню тоскливой птицей призывает к молитве муэдзин, он чувствовал себя свободным и спокойным, словно вернувшимся домой после долгого, тягостного странствия.
Со временем причины, по которым он отправился на фронт, становились все призрачнее и призрачнее, а образ Сасори, некогда живой, словно выжженный каленым железом на изнанке век, вылинял и потерял в красках.
Что это было? Настоящая любовь или же простая детская влюбленность, что из-за тягот разлуки зацементировала его сердце, не оставив в нем сердца ни для кого, кроме призрака рыжего мальчишки?
Раньше ему казалось, что найдя Сасори, он обретет покой. Но так ли ему был нужен этот покой? И заснет ли обратно потревоженная единожды жажда?
Он не знал ответов на эти вопросы. Но кое-что все же знал доподлинно.
Эта работа, эта странная, щекочущая нервы, заставляющая балансировать на самом краю работа на самом деле была и не работой вовсе.
Облачение в тяжелый костюм и давящие вибрацию ботинки, шипение рации возле уха, ощущение прохладных, гибких проводов между пальцами… Те минуты, когда он смотрел на мир сквозь непробиваемое, поликарбонатное забрало шлема были самыми счастливыми и самыми спокойными в его жизни. Кевлар и баллистический нейлон надежно укрывали его не только от взрывов, но и от собственных беспокойных мыслей. Они были подобны панцирю, спрятавшись за который, Дейдара, наконец, мог прекратить быть собой – тем слабым, сжираемым сожалениями и противоречиями мальчишкой и стать кем-то другим. Тем, кем всегда хотел быть.
***
Иногда он словно бы зависает: застывает посреди действия и проваливается в бездну памяти, листая годы, словно календарь. Но воспоминания его то и дело перемежаются смутными образами, странными, фантосмагоричными сценами и ему не сразу, но удается понять, что фантазия играет с ним злую шутку – пытается заставить поверить в то, чего нет.
Плоды воображения и плоды земли очень похожи – и там и там зерно должно упасть в плодородную почву, чтобы прорости. В его, Дейдары, случае, зерно сомнения упало в чистый чернозем – беспокойство, противоречия, отчаяние… Страх растет быстро, беззастенчиво сжирая все, что попадается на его пути.
Порою с ним случаются беспокойные ночи, когда он не может заснуть до самого рассвета.
Провал в памяти и провал в жизни.
Иногда он начинает всерьез задумываться над тем, чтобы сознаться во всем Умино: покаяться, словно грешник на смертном одре, и добровольно заключить себя в ласковые объятия санитаров. Но лишь иногда – он слишком хорошо знает себя и всю подноготную этого мира.
К тому же, его все еще не оставляет та странная, иррациональная надежда, что проклюнулась в нем после звонка Зецу. Дейдара терпеть не мог этого скользкого типа, но не мог не знать, что тот никогда и ничего не делает просто так, безо всякого умысла. Уж кто-кто, а он-то точно звонил не для того, чтобы справиться о его самочувствии… Все последние дни Тсукури ломал голову над тем, что же нужно Зецу от него, но так и не смог додуматься ни до чего, кроме смутных, высосанных из пальца догадок.
Впрочем, блуждать в тумане неведения ему оставалось недолго.
***
- Дейдара Тсукури?
Дейдара продирает глаза и бросает взгляд на тускло светящийся в темноте циферблат часов. Видимо, звонить посреди ночи вошло у этого мудака в привычку.
- Зецу.
- Рад снова слышать тебя. Жаль, что в прошлый раз нам пришлось так быстро попрощаться, но сам понимаешь...
- Ближе к делу, - говорит Дейлара, садясь в кровати, и чуть откашливается. Он старается, чтобы голос звучал как можно бесстрастнее, хотя внутренне сгорает от любопытства и острого томления, почти предвкушения…
- Ближе так ближе, - покорно соглашается собеседник. – Как тебе идея вернуться в строй?
- Не верю, что даже у тебя это получится, - фыркает Тсукури, силясь скрыть разочарование.
- А кто говорил про старую работу? – смеется Зецу. – Я могу предложить тебе кое-что другое.
- И что же?
- Не по телефону.
Дейдара облизывает разом пересохшие губы и перехватывает мобильник поудобнее вспотевшей от волнения ладонью.
- Куда подъехать?
- Зачем ехать? У нас доставка на дом.
В этот момент Тсукури слышит странный шум, доносящийся с первого этажа, и вскакивает с кровати.
- Эй, Зецу?!
Но в трубке, как и в прошлый раз, слышатся только короткие гудки.
- Вот дерьмо, - раздраженно бормочет Дейдара и нащупывает пальцами прохладную рукоять пистолета, спрятанного в зазоре между матрасом и спинкой кровати.
Сориентировавшись на тихие звуки, он осторожно спускается по лестнице, минуя скрипучие ступеньки и, спрятавшись за косяком, аккуратно заглядывает в кухню.
- Доброй ночи.
Дейдара озадаченно моргает, пристально разглядывая человека, сидящего за столом и пьющего чай из его любимой кружки. Очень невозмутимого человека со спокойным, холодным взглядом опытного убийцы.
- Ты вломился в мой дом, это частная собственность, - прощупывает почву Тсукури, проходя вглубь помещения и нацеливая пистолет на незнакомца.
- Зецу предупреждал, что с тобой могут возникнуть сложности, - говорит собеседник и с тихим стуком ставит чашку на стол.
Дейдара чувствует, как начинают затекать мышцы: это только в кино герои могут держать пистолет в вытянутых руках часами, в реальности же, сколь бы тренированным ни было тело, конечности устают гораздо быстрее. Да еще и это древний пистолет – он нашел его у тетки в гараже и все никак не мог привыкнуть к неудобной ручке и большому весу.
- Присаживайся, нам нужно поговорить.
Тсукури хмурится, ему до зубного скрежета не нравится это вымораживающее спокойствие и то, как ясно ему дают понять, кто здесь хозяин положения. Дейдара с громким скрипом выдвигает стул и садится на него, демонстративно кладя перед собой пистолет.
- Я слушаю.
Но незнакомец не торопится: потягивает чай, жует печенье, выуженное из вазочки, и ведет себя так, словно сидит за столиком кафе в праздный день. Дейдара нервно сцепляет пальцы в замок и буравит его тяжелым взглядом.
- Благодарю за чай. А теперь к делу, - с этими словами он тянется ко внутреннему карману пиджака.
Тсукури реагирует быстрее, чем успевает сообразить: в тишине отчетливо слышен щелчок предохранителя.
- Спокойнее. Не стоит нервировать моего напарника.
Дейдара прослеживает его взгляд и в желтом свете фонарей видит, что аккурат напротив дома припаркована машина. Окно со стороны водительского места опущено и даже с такого расстояния он может заметить алую точку тлеющей сигареты.
Тсукури опускает руки, но оружия из пальцев так и не выпускает.
- Ты знаешь, что это?
На стол ложится колода карт.
- Знаю.
- А название «Акацуки» тебе о чем-нибудь говорит?
- А должно?
- Взгляни на пять верхних карт.
Тсукури дулом пистолета ворошит стопку, а потом с недоверием смотрит на собеседника.
- Ты серьезно?
- Серьезнее некуда. Нам нужны те, кто разбирается в этом.
Дейдара фыркает.
- Почему ты так уверен, что я соглашусь?
- Это очевидно: ты нужен нам, а мы тебе.
- Что ты несешь?! – он не может сдержать прорывающееся наружу тихое бешенство.
- Ты уже сдался? Так и останешься до конца своих дней здесь, в доме, пропахшем нафталином и кошками? Будешь перебирать воспоминания, зализывать раны и кровоточащую гордость?
Дейдара невольно оглядывается: пасторальный пейзаж в вычурной рамке на стене, пошедшие буграми обои в цветочек, скатерть в оборках и сигаретных ожогах… Он ненавидит человека напротив за то, что тот буквально двумя словами вскрыл то, от чего Тсукури бежал все последнее время. Но себя он ненавидит больше.
За то, что сбегал. За то, что пытался закрыть глаза. И за то, что у него это так и не получилось.
- Ты ведь и сам знаешь, что никогда не сможешь стать здесь своим, все бесполезно.
Злость уходит так же неожиданно, как и пришла – откатывается назад, словно волна, разбившаяся о скалу, оставляя после себя лишь странное опустошение. Он берет в свободную руку карты, их глянцевая гладкость будит в памяти целую бурю тщательно забиваемых воспоминаний. Когда-то давно, когда их взводу только выдали Колоду Смерти, они до дыр засматривали карты с крошечными фотографиями, в тайне мечтая схватить кого-нибудь из младших мастей…
- Думаешь, этот кусок вам по зубам? Харя у вас не треснет собирать роял флеш**?
Впервые за весь вечер на лице собеседника мелькает что-то, отдаленно похожее на эмоции.
- Это жизнь, а не партия в техасский холдем. К тому же ты недооцениваешь уровень нашей… Компетентности, - говорит он и разжимает кулак. На стол, один за другим с громким металлическим стуком падают патроны.
Дейдаре требуется совсем немного времени, чтобы сообразить откуда они. В два движения он выщелкивает из пистолета обойму, а потом в легкой растерянности смотрит на человека по ту сторону стола.
- Девять. Полный магазин.
Тсукури требуется все его самообладание, чтобы не запустить бесполезным теперь оружием в это раздражающе спокойное лицо. Но он держит себя в руках.
Ему даже не нужно говорить «да», потому что этот парень все понимает без слов: выкладывает на стол авиабилет и, поднявшись на ноги, идет к выходу.
- И да, не бери это ископаемое, проблем со снаряжением у тебя не будет.
Дейдара бросает злой взгляд на прямую спину.
- Кстати, меня зовут Учиха Итачи.
- Да хоть Рокко Сиффреди***.
Когда полосы фар, мазнув желтыми языками кусты перед домом, скрываются за поворотом, тугая пружина злости, на протяжении всего разговора сжимавшаяся все туже и туже, оглушительно выстреливает.
Едва не рыча от злости, Дейдара опрокидывает стол и со всего размаху запускает пистолетом в стеклянную дверцу посудного шкафа. Звон осколков почти оглушает, но это, как ни странно, приносит удовлетворение.
Содрав, наконец, дурацкий пейзаж со стены, он разламывает пластиковую рамку на дюжину кусков и, выудив из-под горы образовавшегося мусора авиабилет в пластиковом кожухе, идет наверх.
Посадка на рейс начнется через пару часов, но едва ли ему нужно так много времени: он возьмет с собой лишь документы, сменную одежду, да зубную щетку.
Ведь он возвращается домой, чтобы забыть последний год как страшный сон.
____________________________
*Dirty Deeds Done Dirt Cheap (с англ. Грязные дела сделаю задарма) - песня австралийской хард-рок группыAC/DC, записанная в 1976 году.
**Роял Флеш (англ. Royal Flush) - частный случай стрит-флеша, состоящий из карт от туза до десятки одной масти, которые часто называют "карты Бродвея" или "Бродвей".
***Ро́кко Сиффре́ди — итальянский порноактёр, продюсер, сценарист, режиссёр и писатель.
Глава 3. Highway to Hell*
Когда Дейдара впервые видит своего напарника, его сердце пропускает удар – замирает, словно подвешенное над пропастью и вдруг ускоряется в несколько раз. Проклятый кусок плоти бьется в темнице из костей не хуже отбойного молотка, и это красноречивее всяких слов.
Почему? За что? Как? Вопросы роятся в голове стаей гудящей мошкары, но ни на один из них у него нет ответа.
Это была форменная издевка: тот же цвет волос, то же телосложение, та же манера говорить… В первый раз увидев напарника, Дейдара решает, что длительный перелет сыграл с ним злую шутку, и теперь он галлюцинирует.
- Собаку Гаара, - представляется он и протягивает вперед тонкопалую руку.
Тсукури жмет ее на автомате, невольно отмечая жесткость чужой ладони, и все никак не может придти в себя. Как такое могло произойти?.. Как?!
Учиха говорит, что они почти ровесники, но новоявленный напарник больше похож на подростка, нежели на матерого убийцу: невысокий рост, худощавое сложение, симпатичное, без намека на щетину лицо… И даже опаленные брови и темный, похожий на замысловатый иероглиф шрам на лбу не портили его.
Дейдара раздумывает не дольше минуты и тут же, с наскоку, спрашивает, нет ли у этого Собаку родственника по имени Сасори.
- Нет, я сирота, - жестко отрезает напарник, и Тсукури понимает, что невольно, но наступил на больную мозоль.
- Все ясно, - примирительно вскидывает руки Дейдара и больше не поднимает в разговорах тему семьи, хотя все никак не может избавиться от отвратительного, выбивающего почву из-под ног чувства узнавания… Да еще и эти волосы… Не просто рыжие, но красные, отливающие не медью, а кровью – до этого дня он думал, что шевелюра Сасори была уникальна.
Что ж, видимо, он ошибался…
На «притирку» им дают всего неделю, поэтому они упражняются без устали, и Дейдара с каким-то тихим восторгом понимает, что возвращается к прежним показателям.
В редких перерывах между тренировками он слоняется по извилистым коридорам базы, то и дело натыкаясь на своих «коллег», на фоне которых даже отмороженный Учиха выглядит школьным учителем.
Чего только стоит странный тип, повсюду разгуливающий с бронированным чемоданом и закрытым платком лицом? А неопределенного возраста мужик с вкрадчивыми повадками опытного педофила и стальными серьгами в ушах? А их так называемый «лидер» - рыжий ирландец, в котором дырок больше, чем в хорошем сыре?
С каждым днем Дейдара все сильнее укрепляется во мнении, что его замкнутый, неразговорчивый напарник – подарок богов.
- Ты привыкнешь, - говорит в один из вечеров Собаку, заметив, как он провожает взглядом хихикающего Тоби, бережно несущего коробку ручных гранат и зажимающего подмышкой стопку журналов с грудастыми красотками на обложке.
- Привыкну, - констатирует Дейдара и тоскливо выглядывает в обклеенное специальной пленкой окно.
Им запрещено выходить из дома, да и не то, чтобы сам Тсукури стремился гулять по городу, в котором орудуют мародеры и оппозиционные войска, но все же…
- Пошли, покажу кое-что.
Они идут по узкому, словно кишка, коридору, а потом долго поднимаются вверх по шаткой, облетающей хлопьями ржавчины лестнице.
- Если ты хотел убить меня, то внизу было бы проще, - говорит Дейдара, когда что-то наверху надсадно скрипит.
Этим «чем-то» оказывается люк на крышу, из которого они не без труда, но выбираются, в грязной, словно у трубочистов, одежде.
- Ну и зачем мы?.. – собирается было возмутиться Тсукури, но тут же затыкается.
Отсюда весь город виден словно на ладони: разоренный войной и бесконечными артобстрелами, он, тем не менее, не теряет удивительного, почти мистического, древнего величия, от которого по спине ползут сладкие мурашки.
- Вот это да…
- Раньше было лучше, - негромко говорит Гаара, подтаскивает к краю крыши деревянный ящик и садится на него.
Он следует примеру напарника, и они некоторое время сидят молча. Дейдара, заскучав, принимается украдкой разглядывать напарника, и в который уже раз ловит себя на мысли, что тот до неприличия хорош собой.
Когда Тсукури достает из кармана изрядно помятую сигаретную пачку, над городом раздаются первые звуки вечерней молитвы, и он едва не роняет сигарету.
- Черт, - бормочет он и все же прикуривает. – Будешь?
Напарник качает головой и внимательно смотрит на далекую, теряющуюся в синеве иглу минарета. Его губы ритмично шевелятся в такт молитве.
- Ты… знаешь эту песню наизусть?
- Я приехал сюда еще ребенком, - пожимает плечами Гаара, когда молитва заканчивается. – И это не песня – это намаз**.
- Намаз так намаз, - пытаясь скрыть удивление, говорит Дейдара. – Надеюсь, что ты не перережешь мне глотку во сне.
- Зачем мне это делать?
- «Бей неверных» и все такое… Разве у вас не так все делается?
- Ты мыслишь стереотипами, - меланхолично замечает Гаара. – Я не верю в Бога.
- Но…
- Нам пора.
***
Продолжение в комментариях.