Работа №1

[naruto-festival]

Название: Неудачник
Персонажи: Хината, Саске
Тип: джен
Рейтинг: PG-13
Жанр: драма
Дисклеймер: я, такая-то такая-то, бла-бла-бла, в общем, отказываюсь
Предупреждение: смерть персонажа
Саммари: это отчаянное желание хоть раз в жизни чего-то добиться самой. Убедить всех, а в первую очередь себя, в том, что ничего непредвиденного не произошло. В одиночку добыть сведения, за которыми посылали два отряда шиноби… Что может быть сложного?
Авторские примечания: OOC (по желанию), АУ в каноне
Размещение: с разрешения автора

Фанфик был написан на Мартовский фестиваль

«Быстрее… Быстрее! Я его упущу!»
Краски вокруг выцветали. Мили, метры, дюймы, казалось, считанные шаги оставались до победы над отчаяньем. Сбиваясь на бег, на неровный шаг, немножко нервно, путая ногами и спотыкаясь, словно лошадь, испугавшаяся собственной тени, сжимая в ладони ледяной кунай, она с каждым шагом сокращала расстояние до своей цели, чувствуя, как бешено бьётся под рёбрами сжавшееся от испуга львиное сердце.
- Бьякуган!
Мили, метры, дюймы.
«Северо-запад… Двадцать метров… Быстрее!»
Убедить всех, а в первую очередь себя, в том, что ничего непредвиденного не произошло. В одиночку добыть сведения, за которыми посылали два отряда шиноби… Что может быть сложного? Это отчаянное желание хоть раз в жизни чего-то добиться самой… Пусть ненадолго, но вырасти в глазах отца… В глазах Наруто.
«Я смогу. Смогу!» - шептала она, кусая губы. «Я не могу быть больше такой эгоистичной… Я больше не могу сдаваться и опускать руки… Настало время сделать мой ход! Я ведь… Я привыкла сворачивать с правильного пути. Я всегда шла в никуда… Но ты открыл мне глаза, ты показал мне, как нужно жить, и я больше не хочу путаться у тебя под ногами, мешая тебе, не могу оставаться на заднем плане… Я больше не хочу, чтобы меня спасали!» - мысли в её голове взрывались, как пороховая бочка, слёзы сохли на глазах от холодного встречного ветра. «Я сильнее, чем ты думаешь, Наруто-кун! Я сама… Я сама спасу тебя… твои узы с Саске!»
На западе густели тучи. Темнело.
Где-то далеко-далеко, в степной полосе, вилась молния, трепыхаясь крылом недобитой птицы. В той стороне блёкло светилось зарево, прикрытое чёрной полой тучи. Степь, как чаша, до краёв налитая тишиной, прятала в своих складках последние отблески дня.
К многочисленным невнятным ароматам поникшей травы принюхивался, шагая, темноволосый юноша. Изредка он останавливался, счищая с сандалей комья приставшей грязи, выпрямляясь и устало вглядываясь в полумрак. На его мрачном лице сырым бетоном застыло привычное холодное безразличие.
«Тридцать два градуса на северо-запад…Семь метров… Неужели не видит?!»
Несколько выпущенных сюрикенов, как будто отрицательно кивая в ответ на не озвученный вопрос, со свистом разрезают плотный поток воздуха и едва не достигают своей цели. Дёрнувшись, как раненая птица, девушка с ледяными от злости глазами вырывается из своего укрытия, прижав к груди блестящий кунай.
Хрустальные серые глаза раскрываются от удивления ещё шире, вспыхивают новой порцией синего огня, ярости и злобы.
- Учиха! – кричит она вслед чёрной хламиде, выпустившей сюрикены.
- Вышла, наконец? – отозвалась хламида, не останавливаясь. – Чего надо, неудачница?
Хината оскалила зубы, с ненавистью уставившись на удаляющуюся спину. – Ты пойдёшь со мной в Коноху! Наруто-кун, Сакура и остальные… Они ждут тебя! – в её потемневших от злости глазах блеснул невнятный лучик надежды.
- Неужели? – девушка вздрогнула, услышав тихий голос у самых своих ушей, обдавший спутавшиеся от бега волосы горячим дыханием. В её спину упёрлось тонкое лезвие кусанаги, сверкнувшей вспышкой молнии в темноте.
- Наруто? Такой же неудачник, как и ты, - усмехнулся Учиха, спрятав катану. - Только неудачники собираются толпами, чтобы чего-то добиться. Не это ли вы делаете в своей Конохе? Одинокий путник идёт дальше других.
Что-то бешено застучало в кровавой трясине сердца, готовое проломить грудную клетку и вырваться наружу. Вздрогнув, проваливаясь в вязкий песок, Хината повернулась к Учихе. Он смотрел на неё, презрительно щуря лукавые, отчаянные глаза; вольно отставив левую ногу, он давил подковой верхних зубов прихваченную изнутри розовую губу. Хината подошла к нему в упор. Его немигающие глаза бродили по её лицу. Поднявшись, они столкнулись с бесстрашным, презирающим взглядом Хьюги и обломили его тяжестью её закипевшей ненависти.
- Не смей, – сквозь стиснутые зубы зашипела она. - Человек, живущий отдельно от общества – либо бог, либо зверь. Ты не бог, ты жалок! Предатель!
Её ледяной взгляд обжигал. Спутанные волосы, вздрагивающие на ветру, прятали её искажённое болью лицо, и казалось, что на всём лице не существовало ничего, кроме этих прожигающих дотла блестящих от слёз глаз и этих кричащих ненавистью синих от холода губ.
- Ты… Ты ничтожен. Тот, кто бросает своих товарищей – хуже мусора. Ты хлам, безвольная рваная тряпка, неспособная на настоящие человеческие чувства, - в глазах Хьюги солёною каплей блестел робкий огонёк расцветающей боли. Она расцветала, как белый пион на рассвете, каплями холодной, чистой росы стекая по чуть впалым от усталости, бледным, как мел, щекам. Каждое её слово щелчком от удара кнутом отдавалась в нервно вздрагивающем с каждым вдохом сердце, каждое её слово рассекало сжавшуюся от испуга душу.
- Ненависть – гнев слабых, это месть труса за испытанный страх. Почему, Саске, почему? Почему ты так слеп? Ведёшься… Тебя ведут, как раба, ведут на плаху, ты… Ты как пластилин, как глина, из тебя лепят то, что хотят видеть, ты не такой! Наруто… Наруто не мог так… Так привязаться к такому, как ты!
Учиха мотал головой, словно уклоняясь от пощёчин, чернел в скулах, раскрытым ртом хлипко всасывая воздух. Слова Хинаты раскалённой плетью били его по обнажённой бледной коже. Он слышал и не слышал их одновременно. Ему казалось, что Хьюга, как сломанная пластинка, повторяла раз за разом одно и то же, одни и те же слова, которые он сам уже когда-то давно от кого-то слышал, но не желал слушать и верить. Его поджатые губы чуть заметно дрожали. Неловко, делая над собой усилия, чтобы не переминаться, как робкий неудачник, с ноги на ногу, он то и дело отводил от неё свой взгляд, опять же силой заставляя себя возвращаться назад.
Голос Хинаты словно наступал на мины в голове Учихи, на забытые нерадивым сапёром бомбы замедленного действия, которые гулко взрывались, оглушительно гремя в его ушах и разбрасывая мысли комьями грязи во все стороны.
Вернуться… Куда? Туда, где все так же, как и она, считают его ничтожеством и предателем? Вернуться к тем, кого даже и за людей никогда не считал, просто изредка принимал во внимание, как жалкие помехи в достижении своих истинных целей, или наоборот, умело пользовался, пешками подвигая их в нужный момент на шахматной доске?
Вернуться… Куда? Зачем? Туда, где всё осталось так же, как и прежде, кроме одного – самого главного? Снова терпеть эти зияющие чёрными провалами взгляды, снова быть там, где зимними цветами цветут уже давно похороненные в сердце заживо воспоминания, которые она опять воскрешает, мерзким краем листа бумаги терзая уже окаменевшую в резных оправах ненависти и боли душу? Снова идти с этой болью бок о бок, крепко держа её за руку и не отпуская, совершенно один.
Он точно знает, что ему это не нужно. Он один, он гуляет сам по себе. Он бросил, растоптал, убил в себе эту боль, она больше не царапает его своими морщинистыми когтистыми пальцами. Ведь у него есть цель, а значит, он ещё жив, значит, что он должен идти вперёд. Он знает, что никто и ничто его уже не остановит. Его жизнь, текущая как река, он не проводит русло, он всего лишь задаст скорость… Он задаст скорость!
Неудачники… Да что они могут знать о нём? Почему они судят его? Те, кто никогда не имел этих уз, разве они могут знать, что он чувствует, разве они понимают, как разрывается каждая клеточка его души, делая этот роковой выбор? Как это больно – решать, жить ему или умереть, жить своей жизнью, жить так, как должен, как все думают, что он должен, или идти туда, в дебри, заросшие злобой и ненавистью непроходимые джунгли, из которых никто и никогда не возвращался… Кто поймёт? Почему они решают за него, кто прав, а кто виноват? Он свободен, он будет свободным! И никто не отнимет у него этой свободы!
Саске внезапно изменился в лице. Бродившие на его лице неясные тени сложились в зловещую, безумную гримасу слепого гнева.
- Да что ты обо мне знаешь! – он вдруг сорвался на крик, гулкой пароходной сиреной разрезав сумеречную тишину. Его голос отозвался по степи глухими раскатами грома.
- Что ты вообще знаешь обо мне и о моей жизни, о боли, о ненависти, об одиночестве! - клокочущим низким голосом кричал он; щеки его сабельным ударом располосовала кривая, безумная улыбка. – Я человек, который потерял всё, как ты смеешь меня судить!
- Ты? – на дрожащих губах Хинаты заблестела неестественная ироничная улыбка. – Ты не потерял всё… У тебя был… Наруто-кун, Сакура, Какаши-сенсей… У тебя были все мы, мы не отвернулись! Мы… мы остались. А ты бросил. Ты сам ушёл туда, в это проклятое одиночество, в это кровавое безумие, откуда ты сейчас не можешь выбраться!
- Замолчи! – бледную кожу Хьюги обожгла горячая пощёчина. – Что ты вообще знаешь! Что ты знаешь о настоящей близости!
Хината дёрнулась, неловко пошатнувшись назад. Подняв голову, она бросила на Учиху горящий, полный презрения взгляд.
- Я знаю. Я знаю, что такое настоящая близость. Ты думаешь, ты один такой? Герой? – собрав последние остатки воли, Хината выпрямила спину. – Сколько нас таких, непонятых гениев, одиноких, брошенных! Ты знал их всех, ты видел сам, своими глазами! Как они… как мы… шли, падали, но поднимались! Никто не сдался! Потому что рано или поздно у каждого из нас появился тот, хотя бы один, готовый протянуть спасительную руку помощи в любую минуту, появился тот, кто готов был закрыть своей спиной и грудью! И у тебя он был! Был, есть и будет! Он не отпустит тебя, Саске. Вернись, прошу тебя, не лезь… Не лезь глубже, ещё не поздно! – вздрогнув, Хината дёрнулась с места. Рысьим прыжком приблизившись к бледному, застывшему истуканом Учихе, усталым пустым взглядом сверлящим густую темноту в бушевавшей стихией степи и, схватив его за холодную руку, заглянула ему в самые глаза. Да не в глаза, в самую душу. И секунды - вся злость, страх, вся ненависть куда-то пропали, осталась только какая-то нечеловеческая звериная жалость.
Нейджи был прав, когда назвал её слишком мягкой. От былого запала не осталось и следа. Её мягкое, по-настоящему львиное сердце, храброе, сильное, любящее и отдающее себя без остатка, как будто больное неизлечимой болезнью, не выдерживало столько боли и ненависти. Из всех его щелей, как из подбитого рифами корабля, солёной святой водой бежало сочувствие, это проклятое сочувствие и неподдельная, невинная детская жалость.
«Ты шиноби. У шиноби нет жалости», - сквозь туман услышала она.
Сразу стало тихо. Лезвие клинка засвистело, блеснув темноте синеватой вспышкой молнии, с бешеной скоростью разрезая пахнущий озоном воздух. Саске, всем корпусом поворачиваясь вправо, приседая, вырвал из ножен кусанаги и, привычным выпадом рванувшись вперёд, со страшной силой обрушил удар на Хинату. Та, дрогнув, подняла над головой левую руку, успев заслониться от удара спонтанным, рефлекторным блоком. Углом сломалась перерубленная кисть, и меч почти беззвучно опустился на откинутую голову Хьюги. Она, будто переломленный в стебле колос, медленно упала на землю, со странно перекосившимся ртом и мучительно зажмуренными глазами. Учиха, даже не посмотрев на поверженную, отвернулся и пошёл прочь постаревшей грузной походкой, на ходу вытирая покатые долы кусанаги, испачканные и черневшие кровью ещё одной бессмысленно отнятой жизни.
Степь, как чаша, до краёв налитая тишиной, загремела, и первые свинцовые капли дождя упали на побагровевший песок. И по нему, изредка останавливаясь, счищая с сандалей комья приставшей грязи, с застывшим на мрачном лице холодным безразличием, принюхиваясь к невнятным ароматам ночного ковыля, гордо шагал неудачник.