Персонажи: Джирайя/Цунаде
Жанр: ангст, общий, роман
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: Все права принадлежат Кишимото, моя только фантазия.
Саммари: Это как утонуть: чем ближе ко дну — тем меньше солнца.
Авторские примечания: можно считать это пропущенными сценами к канону
Фанфик был написан на Апрельский Фестиваль
читать дальше
— Приятно познакомиться, меня зовут Джирайя. Надеюсь, мы будем с тобой встречаться.
Он протянул руку и рассмеялся.
Он протянул руку и рассмеялся.
*1*
Они лежали на мягкой траве, слушая тишину. Воздух пах прелой листвой и землей, уже успевшей прогреться за долгие летние дни. И все тогда ощущалось совершенно по-новому, словно мир стал другим, исказился, приобрел слишком яркие цвета и теперь слепил глаза.
Этот причудливый мир виделся им на грани, когда почти не было сил, а сердце все еще гнало по венам разгоряченную кровь.
Цунаде слышала сбитое после тренировки дыхание Орочимару и Джирайи.
Им всего по тринадцать.
Иногда Цунаде казалось, что все эти годы она провела со своей командой — так редко они расставались. Теперь она даже не могла представить себя не с этими двумя порой совершенно невыносимыми мальчишками.
Орочимару молчал. Джирайя задрал руки вверх, заслоняя лучи солнца, которые пробивались сквозь сросшиеся кроны деревьев.
— У тебя кровь. — Цунаде заметила на перемазанной землей руке глубокую царапину.
— Хочешь перевязать? — казалось, Джирайя этого и ждал. Он повернул голову и с вызовом уставился на Цунаде.
— Вот еще, — скривилась она. — Нечего было разевать рот.
— Ты всегда такая вредная?
Она сердито посмотрела на Джирайю, но ничего не сказала. Орочимару фыркнул:
— Просто кто-то недооценил нашу принцессу и решил подставиться под все сюрикены, предназначенные ей.
— Дурак, — подытожила Цунаде и пожала плечами. Сам виноват.
Джирайя рассмеялся.
Цунаде зажмурилась — он больше не держал руки над головой и не закрывал ее от слепящего солнца.
*2*
Они лежали на земле, говорить не хотелось. Счастье разливалось по венам, заменяя адреналин, заставляя подниматься внутри что-то теплое и яркое — гордость. Это была их первая миссия ранга «А».
А ведь всего лишь час назад их чуть не убили, когда они сопровождали чиновника из деревни Дождя.
Но справились же.
Цунаде закрыла глаза — солнце где-то далеко за тучами — от усталости. Хотелось лежать так и не двигаться. Рядом были Джирайя и Орочимару, она чувствовала их тепло. Джирайя едва касался ее руки пальцами. Специально или нет — Цунаде не знала.
— Дурак, — сказала она. «Спасибо» застряло в горле, вместо «спасибо» она провела пальцем по тыльной стороне ладони Джирайи. — Я не просила меня защищать. Из-за тебя мы чуть не провалили миссию.
— Да забудьте. Все уже кончилось, — Орочимару подал голос.
— Отметим? — Джирайя вскочил, загоревшись новой идеей. На его лице появилась восторженно-хитрая улыбка.
— Почему бы и нет… — задумчиво сказала Цунаде. — Когда вернемся.
Они где-то раздобыли саке. Не Цунаде, разумеется, она только пила. По тому, как розовели ее щеки, и по тому, как блестели глаза Джирайи, несложно было предположить, что скоро должно было что-то случиться.
— Прогуляемся?
Цунаде с сомнением смотрела на его слишком задорное выражение лица — это не предвещало ничего хорошего.
— С ума сошел? Что будешь делать, если тебя таким учитель увидит? — способность здраво мыслить у нее еще оставалась.
— Да ладно тебе, принцесса. Не будь такой правильной. Вставай, Орочимару. — Джирайя потянул его за руку, помогая подняться с футона, и повернулся к Цунаде. — Ты идешь?
— Нет, — ответила она с выражением «вы-два-идиота-вот-и-идите-вместе».
Однако смотрела она им вслед с сомнением: если «два этих идиота» нарвутся на неприятности, ей тоже попадет. Поколебавшись еще немного, Цунаде неуверенной походкой пошла за ними. Разумеется так, чтобы они не заметили.
Они стояли под окнами бани — а чего еще можно было ожидать от Джирайи? — Цунаде уже собиралась выскочить из своего укрытия и хорошенько их проучить, чтобы забыли сюда дорогу, но передумала. Сейчас это выглядело бы глупо: она сама отказалась идти с ними, а теперь следила. Словно волновалась за них — вот еще.
Орочимару успел удрать до того, как появился учитель. Джирайя — нет. Он растерянно и по-идиотски смотел на Сарутоби, не зная, что сказать в свое оправдание. Все было хуже некуда.
Цунаде не выдержала. Успела подойти к ним до того, как начались расспросы.
— Это все мое лечебное дзюцу, оно не совсем получилось… — соврала она, краснея и переступая с ноги на ногу, чтобы скрыть, что сама неуверенно стоит на ногах. — Я говорила, что ему нужно отдохнуть, а ему захотелось проветриться. — Она посмотрела на Джирайю так грозно, как только могла. — Я помогу ему добраться до комнаты.
Цунаде схватила его за руку и потащила его прочь.
— Цунаде… — окликнул Сарутоби. — Я думаю, что тебе еще рано лечить людей.
Она почувствовала, как к щекам приливает краска, и согласно кивнула.
Из-за придурка Джирайи учитель сомневался в ее способностях.
*3*
Утешать не получалось. Да и Джирайя совсем не умел этого делать. Все выходило неуклюже, неловко, словно неискренне: гладить по волосам и спине и говорить что-то успокаивающее.
А еще не пялиться на ее грудь даже в такой момент было почти невозможно.
Цунаде дрожала, комкая в руке платок, и пила — еще и еще. Наверное, горе никак нельзя было залить: оно не растворялось ни в саке, ни от теплых, почти нежных касаний. Цунаде не плакала: не могла поверить в то, что ни брата теперь, ни жениха…
Джирайя злился на Орочимару, потому что тот куда-то сбежал и оставил их одних. Что делать с плачущими женщинами, он не знал.
— Принцесса, ты страшная, когда грустишь. Так я тебя разлюблю, — он попытался пошутить, но дрожь в голосе скрыть не получилось. — У тебя все лицо в красных пятнах.
Цунаде ударила его кулаком в челюсть и снова тяжело вздохнула.
Надо уже поверить, но все не верится.
— Скажи мне, что их нет, — она опрокинула еще рюмку саке и вытерла губы тыльной стороной ладони. На несколько секунд внутри стало тепло и спокойно, а потом снова черное и мрачное захватило все мысли.
— Их нет, — повторил Джирайя.
— Нет? — она переспросила, словно слыша это в первый раз, и посмотрела на Джирайю, доверчиво, широко распахнутыми глазами.
А потом обхватила голову руками.
— Ты пьешь уже неделю. Не мне говорить, но у тебя будут проблемы, если не прекратишь.
— Заткнись. — Она снова замахнулась, чтобы хорошенько ему врезать — очень хотелось выместить на ком-то злость. Джирайя схватил ее за запястье и потом крепко сжал прохладную ладонь.
Цунаде била дрожь. Ее глаза, покрасневшие от бессонных ночей, и синяки под ними, и морщинка между бровями, оттого что часто хмурилась, и искусанные а нервном порыве губы ничуть не делали ее подурневшей. Однако Цунаде было жалко, но она, как обычно, не давала никому себя жалеть, а только огрызалась, рассерженно, придираясь к любым мелочам.
— Эй, хочешь, я прощу тебе поломанные ребра?
— Хочешь, я сломаю тебе еще пару?
Почему в этот момент ненавидела его? Джирайя ведь был совсем не при чем. Злость, бессмысленная и жгущая, найти бы только предлог, чтобы ее выместить.
Джирайя, хоть и дурачился не к месту, все хорошо понимал. И потому придвинулся, притянул Цунаде за плечи и поцеловал.
Злость сжалась в груди колючим комком. Цунаде только еще больше запуталась, возненавидела себя, и саке наконец-то ударило в голову. Все вокруг стало сумрачным, пьяным, тающим.
Наверное, каждый представлял себе это не так.
— Даю тебе три секунды, чтобы убраться отсюда, — Цунаде прикоснулась пальцами к своим губам. Словно и не было ничего. И посмотрела на Джирайю, уже вскочившего и прихватившего бутылку — ее бутылку — саке.
Глаза наконец-то жгло от слез; она терла их руками. В груди снова поднималось бессильное, бессмысленное, яростное.
Когда Цунаде открыла глаза, Джирайи уже не было в комнате. Только занавеска на распахнутом окне зацепилась за раму.
*4*
Выпроводить Шизуне, поручив ей провести инспекцию в больнице, стоило больших усилий. Помощница думала, что Цунаде без нее никак не обойдется, и считала своим долгом каждый раз напоминать, что она еще не назначила никого на новые миссии.
Цунаде устало облокотилась о стол и достала из нижнего ящика карты. Разгребла стопки личных дел и отчетов, сдвинув все подальше от себя, освободив место, и стала раскладывать пасьянс.
Держать в руках карты, принесшие ей столько бед, по-прежнему было приятно. Это глупое занятие приносило то, чего Цунаде в последнее время не хватало — спокойствие.
— Кхм, — раздалось откуда-то из-за спины. Цунаде мгновенно накрыла карты первым попавшимся отчетом, а потом уже обернулась, смотря на незваного гостя так, словно хотела взглядом испепелить на месте.
— Никогда не подкрадывайся так.
Джирайя ловко перелез через подоконник и оказался в кабинете. Не дождавшись приглашения, он уселся на стул и с любопытством уставился на Цунаде, которая сейчас выглядела так, будто ее поймали на месте преступления.
Она все еще прижимала листок, скрывающий карты, к столу, словно они сами могли вырваться и разлететься по комнате, показывая, чем занималась Хокаге, вместо того, чтобы работать.
Ее пальцы чуть дрожали, а щеки были подернуты румянцем.
— Да успокойся уже. Ты недооцениваешь меня, если думаешь, что я кому-то об этом расскажу. Это не в моих интересах.
Цунаде откинулась на спинку кресла и устало потерла пальцами виски.
— До сих пор не могу поверить, что тебе удалось скинуть все это на меня.
— Ты была лучшей кандидатурой, чем я. Наверное, я бы обязательно воспользовался служебным положением, чтобы… — она слишком хорошо знала подобное выражение лица: оно появлялось всегда, когда Джирайя начинал мечтать. О чем — лучше и не думать.
— Пожалуйста, не продолжай. Твои извращенские фантазии меня не интересуют.
— Даже у сильных есть свои слабости, — пробормотал Джирайя то ли сам себе, то ли обращаясь к Цунаде.
В комнате повисло молчание. Не тягостное, когда хочется сказать даже какую-нибудь глупость, только чтобы не молчать, нет. Другое.
Что ни говори, они почти были рады, что судьба снова свела их вместе. Иметь рядом кого-то, кто знает тебя как свои пять пальцев и понимает без слов, иногда становилось крайне необходимым.
— Здесь все изменилось, пока меня не было. — Взгляд Цунаде стал еще более задумчивым. Она смотрела куда-то вдаль, вспоминая о том, какой была Коноха много лет назад. — Дети выросли; многих шиноби я не знаю. Как я могу решить, кого отправлять на миссии, если я с ними не знакома и понятия не имею, на что они способны?
— По-моему, именно для этого у тебя на столе эти здоровенные стопки личных дел.
— А я и не заметила, — съязвила она. — Я все равно не могу сказать… поэтому... — она глянула на стол, где все еще лежал не до конца разложенный пасьянс.
— Коноху ждет великое будущее с таким Хокаге, — Джирайя рассмеялся. — Подобные методы до тебя еще никто не использовал…
— Отлично, я решила, — ответила она с долей ехидства, — на эту миссию идешь ты, — и помахала листком с заданием перед Джирайей.
А потом подняла отчет с карт и сложила их в колоду, собираясь убрать подальше в стол, чтобы Шизуне не нашла.
— Я был у тебя Королем Червей? — успев заметить первую карту, которая лежала сверху остальных, спросил Джирайя и тут же приосанился.
— Нет, ты просто много болтаешь. У меня голова уже болит.
От Цунаде не укрылось разочарование, скользнувшее по лицу Джирайи, и она почувствовала себя как никогда довольной.
*5*
Тишину нарушало только шуршание бумаги. За окном было уже темно, на улице горели тусклые оранжевые фонари — редкие треугольники света вдоль дороги.
Серые, свинцовые облака клубились над горизонтом. Через распахнутое окно в комнату ворвался порыв ветра, неожиданно холодный и пропитанный ожиданием дождя, закружил над полом пару исписанных листков.
Стук в дверь застал почти врасплох. Джирайя отложил в сторону рукопись и поднялся из-за стола. Ничего не поделать — мысль все равно потеряна.
Он приоткрыл дверь — на пороге стояла Цунаде. Хмурилась, но не было заметно, что она чем-то рассержена.
Взгляд скользнул ниже и задержался на груди. Да-а-а…
— Все рассмотрел?
Она распахнула дверь и вошла в дом. За ней потянулся легкий, чуть слышимый аромат вечера — прохлады, росы на траве и остывающей земли.
— Нет, — он попятился, все еще не понимая, как расценивать ее поздний визит. — Что это ты не у себя?
Цунаде сложила руки на груди, словно специально обращая на нее еще больше внимания.
— Хотела поговорить. А с тех пор, как кое-чей ученик взял себе в привычку по несколько раз на дню врываться в мой кабинет без стука, я подумала, что лучше прийти сюда.
— А, — Джирайя выглядел довольным. — «Легендарная неудачница» превратилась в «Бабулю Цунаде», — рассмеялся он.
— Еще одно слово — и ты пожалеешь, — то ли на полном серьезе, то ли шутливо пригрозила она кулаком.
Но она не злилась: привыкла к его дурачествам уже давно. С Джирайей трудно было говорить серьезно, когда он сам этого не хотел.
— Правда гла… — он запнулся. — Все молодишься.
— А ты — нет? Тебя вчера снова видели у женской купальни. Опять бегаешь за молоденькими?
— Только если ты считаешь себя молоденькой... — подмигнул он.
Удар по ребрам оказался неожиданным и вполне ощутимым.
— Я просто не мог не попытаться… — шутливо вздохнул Джирайя и уселся от Цунаде подальше, вспоминая свои особенно неудачные попытки подкатить к ней. В общем-то, он уже давно понял, что все бесполезно, и вел себя так скорее по привычке.
Гостья уселась напротив и огляделась.
В комнате царил бардак, хотя в этом тоже ничего удивительного не было. Это был один из тех его недостатков, которые со временем, увы, не проходят.
— Опять писал, что ли?
Джирайя пожал плечами.
— Только не говори, что тебя интересуют мои книги. — Он заметил ее недовольный вид. — Что?
— Бросай все это. Лучше приглядывай повнимательнее за Наруто. В последнее время стало неспокойно.
— Да я и так…
— Я не хочу, чтобы он повторил твои ошибки, — перебила она.
— Будто они у меня бы… — и замолчал под ее строгим взглядом. Спорить было бесполезно, Джирайя и сам знал это: столько наворотил за пятьдесят лет жизни, что теперь только книги и писать — на мемуары точно хватит. — Все с ним будет нормально. Он своих наделает.
Джирайя рассмеялся, невесело, вспоминая молодость, прошедшую как сон. Когда их было трое, когда кретин Орочимару был еще просто странным. Когда Цунаде еще не думала проматывать все свои деньги. Кем они потом стали… И хорошо, что разбежались в разные стороны, чтобы не вспоминать прошлое, не маячить друг у друга перед глазами. Так мысли о собственных ошибках появлялись реже. Так они казались себе почти непогрешимыми.
— Прекрати это. Глупо себя винить, — она заметила, как мрачная тень скользнула по его лицу. Сейчас Джирайя казался еще более постаревшим: все его морщины подчеркивал тусклый свет лампы. Да еще и сам Джирайя хмурился.
— Если бы мы не были тогда идиотами, то многих вещей бы не случилось.
— О, замолчи, — Цунаде закрыла глаза и покачала головой. — Это твое сослагательное наклонение… история его не любит. И я не люблю.
— Неужели ты никогда не мечтала о том, что было бы, если?.. — Джирайя внимательно вглядывался в ее лицо — конечно, она лукавила.
— Нет. И, может, ты уже предложишь мне, как и подобает гостеприимному хозяину, что-нибудь выпить?
*6*
Было душно. Цунаде чувствовала, что сейчас потеряет сознание от этой одуряюще тяжелой духоты. Она давила камнем на грудь, на сердце, заставляя его сжиматься в болезненных спазмах.
Шикамару говорил, не переставая, и его слова сливались в один мутный густой поток, который заполнял собой неуютную тишину в комнате. От виноватого, полного сочувствия взгляда Сакуры хотелось провалиться под землю.
Дверь кабинета тихо закрылась за Цунаде. Ей удалось пройти совсем немного, свернуть за угол, чтобы никто не увидел. Чтобы закрыть глаза и остаться наедине с собой хотя бы на пять минут.
Цунаде стояла в пустынном коридоре, прислонившись к стене, и не могла сделать ни шага. Ее ноги, казалось, были налиты свинцом и совсем не слушались. Будто разом из нее выбили все силы, выпили, иссушили. Осталось то, что осталось — жалкое, изможденное, разбитое. Она.
— Дурак. — По щекам покатились слезы.
История не терпит сослагательного наклонения, но иногда так хочется сказать это «бы». Мир ведь не перевернется, не изменится от одного-единственного слова.
Цунаде закрыла глаза, ее душили слезы бессилия. Не надо было видеть, что случилось с Конохой, не надо видеть лица всех, кто наделся на нее, Хокаге, — она и так помнила их до мельчайших подробностей.
Она водила ладонью по прохладной стене, без сил, боясь шагнуть вперед, застыла где-то, где-то в своих мыслях с «бы».
Цунаде услышала шаги, но не обернулась. Она и так знала, кто это.
— Химе, — сказал он. Взял ее ладонь в руку, сжимая так, что наконец-то стало тепло. — Ты же не побьешь меня за это?
— Нет. — Цунаде повернулась. Знала, что будут серые глаза, наполненные сожалением. Виной. Крепко, порывисто обняла, прижалась, дрожа всем телом.
«Я же обещала больше не упрекать тебя ни в чем, если ты вернешься», — подумала она и зарыдала с новой силой. Почувствовала себя еще более разбитой.
— И ругаться не будешь?
Она отрицательно покачала головой, всхлипывая, уткнувшись ему в плечо.
Ей было страшно, и руки неловко путались в седых волосах.
Она полная дура.
А потом они целовались, как в первый и последний раз, горячо, жадно, и губы Цунаде были соленые от слез.
И он, такой близкий, успокаивал, гладил по спине. Цунаде прильнула ближе и обняла его так крепко, как только могла, лишь бы не исчез, не растворился в этом вечере, не был просто видением опьяненного горем сознания.
Он выпивал ее последние силы, подавлял своим присутствием, мыслями о себе, заставлял сердце разрываться на куски от боли.
И это было горько-сладко, чувствовать рядом с собой кого-то сильного и способного защитить.
Ее голову словно наполнил горячий густой туман, Цунаде застонала, протяжно, всхлипывая, когда он склонился и начал терзать поцелуями ее нежную, пахнущую летом кожу на шее. Она стиснула пальцы на его плечах, охваченная отчаянием и нервозностью. Мучающие ее тяжелые мысли на секунду исчезли, словно их стер кто-то, как стирают со стекла ладонью дождевые капли.
Тело ныло, горело, отказываясь верить в невозможность происходящего.
— Принцесса… — сказал он серьезно.
Цунаде содрогнулась, скорчилась, как от сильной боли.
— Неудачница, — исправила она, грустно усмехнувшись.
Цунаде прислонилась щекой к его груди и вдохнула запах, знакомый, почти забытый. Джирайя казался сейчас близким и одновременно далеким, и она его любила, и злилась на себя, глотая слезы ярости, и скулила, как избитая собака, потерявшая всякую надежду на что-либо хорошее в жизни.
Цунаде открыла глаза.
Его не было. Его, чертова Джирайи, уже не было. Как не стало брата и многих других, только сердце сейчас болело в тысячу раз сильнее. Не уберегла, позволила уйти еще одному. Невозможному, невоспитанному, невероятному… сказать бы Джирайе, какой он идиот, какой безответственный дурак, какой… и смотреть бы, и не отпускать, и любить… по-своему.
Ошибкой, самой большой и теперь вызывающей ненависть к себе, было то, что она тогда разрешила, что поспорила, что вела себя не как Хокаге, а как глупая женщина.
Иногда хочется прожить всю жизнь с закрытыми глазами.
«Дурак, от твоего «бы» только больнее».