Название: Триумвират
Персонажи: Тобирама, Хаширама/Мадара, Мито/Хаширама, косвенно Тобирама|Мито.
Тип: слэш, гет
Рейтинг: R
Жанр: драма, психология, hurt/comfort.
Количество слов: 2201 слово
Дисклеймер: все права на персонажей принадлежат г-ну Масаси Кисимото
Вытянутая фраза: За такой короткий срок старое разрушить можно, а создать новое — очень трудно. Нельзя… (К/ф "Ирония судьбы, или С легким паром!")
Саммари: Узумаки ненавидят Учиха, Учиха ненавидят Узумаки и Сенджу, Сенджу держатся обособленно, и только Хаширама мирно сосуществует с обоими — так уж издавна повелось. Однако всё кардинально меняется, когда Хаширама заключает триумвират, во всеуслышание объявляя Учиха своими союзниками и беря Узумаки Мито в жёны.
Авторские примечания: Триумвират (от лат. tres— три + vir — муж: «союз трёх мужей») — политическое соглашение, союз влиятельных политических деятелей, направленный на захват государственной власти. В данном тексте под словом «триумвират» больше подразумевается установление единой политической системы Хаширамы «Мир во всём Мире».
Несмотря на приличное количество слов, это скорее зарисовка, нежели полноценно законченная работа – слишком много нюансов остались нераскрытыми и слишком много ситуаций я попросту опустила.
Размещение: брать только с разрешения автора
Фанфик был написан на Зимний фестиваль
читать дальше
О том, что что-то случилось, Тобирама понимает, едва ступив за главные ворота родной деревни: и стража слишком взволнованна, и жители перешёптываются, провожая Учиха Мадару, возвращавшегося с миссии рядом с Тобирамой, косыми взглядами.
Воздух насквозь прорежен, пропитан чужим духом – Тобирама пробирается сквозь людей и идёт практически на «зов», на отголоски, которые приводят его к круглому алому зданию в центре Конохагакурэ.
Площадка у Резиденции Хокаге полна людей – чужестранных и настроенных немирно. От них почти за версту разит чужой, острой и холодной, точно северный ветер, чакрой – Тобирама краем глаза замечает, как в полуприщуренных глазах Мадары из-под тёмных ресниц вспыхивает Шаринган: Учиха поджимает тонкие губы и чуть выступает вперёд, рукой захватывая рукоять тессена, и Тобирама поспешно останавливает его за плечо.
Он желает разобраться с чужеземцами сам. Мирным путём.
– Кто вы и что делаете здесь? Отчего в Конохе такой переполох?
Сенджу видит, как толпа расступается – и враждебно смыкается вновь, неохотно выпуская лидера из своих рядов.
– Хаширама Сенджу просил нас прийти, – изрекает капитан почти дружелюбно – в его глазах мелькает интерес – и кланяется. Его алые с проседью длинные волосы, перевязанные белой лентой, невольно притягивают взгляд, и Тобирама, почти ослеплённый невероятной догадкой, коротко сгибается в полупоклоне в ответ. – Я мельком слышал, что он подписывает договор о триумвирате между нашими кланами.
– Прошу прощения, что не узнал Вас, капитан, – сердечно говорит Тобирама.
Мощная чакра, тёмные косоде с вышитым на спине символом алой спирали и кроваво-красные волосы, плещущиеся на равнинных ветрах. Не узнать Узумаки сразу – какая глупость. Его оправдывает лишь измотанное, истощённое состояние – физическое и умственное – уже на протяжении нескольких дней.
Тобирама едва держится на ногах и жгуче мечтает о мягкой постели, но вынужден дожидаться Хашираму, чтобы донести тому рапорт.
Впрочем, тот вскоре не заставляет ждать.
Один за другим выходят из Резиденции старейшины, выплывает Даймё в окружении своих подданных, и один из потока, глава клана Узумаки, внезапно останавливается рядом с Мадарой.
– По договору клан Узумаки, давние союзники Сенджу, больше не тронут Учиха и забудут о кровавой межклановой войне во имя мести, – хриплым, низким голосом сообщает он и на прощание подаёт руку Мадаре – но тот лишь ошарашено смотрит на Хашираму, выходящего следом.
Хаширама устало улыбается, кивает коротко, и Мадара, по-прежнему с некой опаской, вкладывает свою ладонь в руку старейшины и крепко отвечает на рукопожатие.
Триумвират? Об этом Тобирама слышал далеко не впервые, но сомневался в возможности оного. Почему? Ответ необычайно прост. Узумаки ненавидят Учиха, Учиха ненавидят Узумаки и Сенджу, Сенджу держатся обособленно, и только Хаширама мирно сосуществует с обоими — так уж издавна повелось. Однако межстрановая поддержка со стороны Водоворота в суровые годы окажет неоценимую помощь в военных ресурсах и всяческую помощь на выборах в мирное время.
– Но как ты уговорил Узумаки вступить с Учиха с дружественный союз? – удивляется Тобирама. Брату не присуща излишняя дипломатичность – значит, в самом договоре крылось какое-то иное условие, специально сокрытое от любопытных глаз.
– Каждый из нас приносит что-то в жертву ради будущего мира, – мягко замечает Хаширама, близким, полным интимности жестом приобнимая Мадару за плечо.
Тот смотрит настороженно – по лицу его пробегает короткая судорога – и внезапно выворачивается из объятий.
– Только не говори мне, что ты…
– Прости, Мадара, – качает он головой и смотрит непривычно серьёзно. – Чтобы действие триумвирата вступило в силу, через шесть лун я вступаю в брак с Узумаки Мито, старшей дочерью старейшины.
***
Время идёт своим чередом, сменяются месяца, и когда до свадьбы остаются считанные дни, Хаширама всё чаще и чаще запирается с Мадарой в своём кабинете. Никто не видит в этом двойных умыслов – никто, кроме самого Тобирамы, который знает, что совещание двух отцов-основателей давно уже не более чем искусная формальная ложь. Однако он не противится, не высказывает рвущееся из груди недовольство и позволяет старшему брату на неделю потерять голову и надышаться вольного воздуха вдоволь перед свадьбой.
В ответ Хаширама, смущённо улыбающийся припухшими алыми губами, растрёпанный и тщетно скрывающий тёмные пятна на шее и груди, сердечно просил его приглядывать за Мито.
Тобирама приглядывал – украдкой наблюдая из-за угла, контролируя каждый жест, каждое движение и внимательно отслеживая каждую просьбу. За долгие четыре месяца, что он был в селении, они едва ли перемолвились парой формальных фраз, однако Тобирама, по крупицам собиравший информацию, изучавший мельком привычки, знал о ней многое.
Узумаки Мито пропадает почти всё своё время в саду, туфлями приминает сочную зелень травы и собирает влажной, душистой охапкой весенние первоцветы в подол кимоно, устраивается под раскидистыми ветвями вишни, откуда хорошо просматривалась северная часть дома и кабинет Хаширамы, выходящий на небольшую веранду, в особенности.
«Ты – моя навязчивая идея», – с неясной тоской думает Тобирама и выходит из-за дерева.
На его памяти это первый их разговор, в который он вступает сам, пусть и без видимой охоты.
Она желает ему доброго вечера и передвигается на покрывале, – чуть неловко и осторожно – позволяя Тобираме присесть рядом. Он опускается перед ней на колени и внезапно ясно понимает, отчего старейшины клана так торопились со свадьбой. Он зло обзывает себя глупым, глупым слепцом. Живот Мито, округлый, уже не скрываемый даже в свободных одеждах, был довольно заметен и тяжел, вероятно, причиняя ей неудобства, – она сидела, неловко подогнув под себя ноги и спиной опираясь о вишнёвое дерево, усыпанное набухшими тугими бледно-розовыми бутонами. Тока как-то упоминала о том, что свадьбу проведут на Ханами, и это будет красиво и почти символично.
Тобираму замутило – он поспешно отворачивается, не выдавая своих эмоций. Ему неожиданно претило видеть Узумаки Мито, вольную гордую птицу в золочёной клетке, такой – спокойной, умиротворённой, почти видимо счастливой.
Беременной нежеланным семенем клана Сенджу.
Тем не менее, будущее материнство было ей к лицу – Мито похорошела, расцвела и будто исходила мягким светом, что понимает лишь другая женщина, познавшая радость быть на сносях.
Тобирама, родившийся в эпоху сильных ветров, точно материнским молоком взращённый родимой кровью с родимых земель, знал цену человеческой жизни: столь великую – и ничтожную одновременно.
Дитя, которое появится на свет, окончательно скрепит союзный договор Сенджу и Узумаки – и в то же время сильно отдалит от них Учиха. И только посвящённые и проницательные, такие, как сам Тобирама или покойный уже Учиха Изуна, могли видеть и знать истинную суть подобной ненависти – и имя ей было Любовь.
Тобирама бросает короткий внимательный взгляд на кабинет Хаширамы – судя по неясным тёмно-серым силуэтам, брат и Мадара сидели рядом над свитками.
– Ты любишь Хашираму? – неожиданно срывается у Тобирамы с языка, и он проклинает свои давние мысли, вертевшиеся в голове.
– Да, – говорит она, немало удивлённая его вопросом, и уверенный взгляд её глаз не позволяет усомниться в том, что Мито говорит правду. И от этого странное когтистое чувство ещё сильнее сжимает сердце, не позволяя даже вдохнуть.
На лоскутном сине-алом небе, скрытым розоватым маревом и вышитом золотой нитью тонких облаков, зажигается первая россыпь бледных звёзд. Силуэты за створками сёдзи приобретают поразительную тёмную сочность, напоминая театр теней. Мито неотрывно смотрит на них, и Тобирама почти молится Богам, чтобы эти двое не натворили глупостей, не совершили той роковой ошибки, за которую придётся расплачиваться всю свою жизнь.
К несчастью, Боги не слышат его, и Мадара – о, несомненно эти тёмные растрёпанные волосы принадлежали Мадаре – опрокидывает несопротивляющегося Хашираму на татами.
Тобирама клянёт своего старшего Учиха последними словами – с такого расстояния любое малейшее движение было заметно напряжённому глазу. Мито с непроницаемым лицом следит, как оба избавляются от одежды, прижимаются тесно, целуются и мнут друг друга в крепких объятиях.
Тобирама досадливо и неловко отводит взгляд, долго собирается с мыслями и, наконец, сдавленно произносит:
– Он давно обманывает тебя, Мито. Хаширама не умеет говорить слов, оседающих на губах горечью, и потому скрывается за свитками, пропадая дённо и нощно в библиотеке. Той любовью, о которой ты думаешь, мой брат любит лишь Учиха Мадару и вряд ли будет способен полюбить кого-либо ещё.
– Но и Учиха Мадара любит Хашираму в ответ, – замечает Мито удивительно проницательно. – Искренняя любовь всегда прекрасна – кому бы она ни принадлежала.
Её слова правильны, однако надломленные интонации заставляют усомниться в искренности её слов.
Хаширама движется рвано, вздрагивает всем телом. Длинные волосы каскадом рассыпаются по его плечам – Хаширама лишь досадливо смахивает их ладонью с лица и склоняется ещё ниже, когда Мадара шире разводит колени, сцепляя ноги у него за спиной.
– И ты с этим соглашаешься?
– За такой короткий срок старое разрушить легко, а вот новое создать почти невозможно… нельзя, – отвечает она, глядя в голубоватую прохладную даль. Тобирама чувствует её чакру – беспокойную, мятежную, скапливающуюся в кончиках подрагивающих пальцев. Он накрывает её ладонь своей – неосознанно, скорее подчиняясь неясным эмоциям, чем так некстати оставившему его рассудку.
– Ты в это веришь?
– Я очень стараюсь верить в это, – Мито тихо смеётся – лицо её пылает жарким румянцем. За тонкой рисовой бумагой на расстоянии пяти-шести шагов Учиха Мадара прогибается в спине и притягивает Хашираму в поцелуй. – Говорят, что время лечит.
За неимением слов Тобирама поднимается с колен и скомкано прощается, краем уха слыша, как Мито желает ему покойной ночи.
Он понимает, что окончательно пропал, лишь когда признаётся себе в самом очевидном: Тобирама растворяется в своих мыслях о ней столь часто, что готов даже смириться с почти ненавистным ребёнком, формальным наследником Сенджу, которого она бережно и нежно носит под сердцем.
Но Тобирама даже себе не говорит о том, что теперь понимает ненавистного ему Учиха Мадару, ревнующего своего близкого друга и любовника к его беременной мудрой невесте.
***
Этот день с самого утра начинается с суматохи – Хаширама нервничает, смеётся невпопад, без конца приглаживает свои длинные блестящие волосы, неловко оправляет клановое хаори.
Вошла Тока – красивая, в традиционном простом кимоно с узором из осенний бледно-жёлтых листьев, – положила тонкую руку Хашираме на плечо, шепнула на ухо пару слов и неожиданно прищурила глаза: приметила яркие свежие засосы, небрежно скрытые за завесой смоляных волос. Остро, вопросительно взглянула на Тобираму – он ограничивается неохотным кивком: врать Токе всё равно не имело никакого смысла.
– Поторопи невесту, – певуче говорит она и кладёт ладони Хашираме на шею. Из-под её пальцев вспыхивают искры зеленоватой медицинской чакры, и следы вчерашней ночи медленно исчезают.
Тобирама неловко мнётся под дверью, прислушивается к шороху кимоно и скрипу деревянных досок пола.
«Сегодня – день свадьбы», – тщетно напоминает он себе, пытается взять себя в руки и решительным жестом распахивает створки сёдзи.
Мито приветственно склоняет голову, и Тобирама, настороженно прищурив глаза, кивает в ответ.
Сегодня она ещё прекраснее, чем когда-либо.
Её волосы – длинные, распущенные, забранные лишь у висков двумя кандзаси с подколотыми к ним цветами сакуры, свободно стекают кровавым водопадом по плечам свадебного белого кимоно, вышитого блестящей фиолетовой нитью. Кимоно свободно, и живота, поддерживаемого золотистым широким поясом, почти не видно – так и нужно.
Он желает сказать что-нибудь доброе и обнадёживающее, но с языка срывается грубость:
– Смените одежду, – сухо говорит он, заполняя неловкую тревожную тишину, и в сердцах мысленно обзывает себя последним дураком. – В сочетании с Вашими волосами кимоно смотрится слишком вызывающе – вместе с красным белый цвет символизирует смерть.
– Боюсь, это невозможно, – мягко улыбается Мито. – В день своей свадьбы невесте полагается быть облачённой в белое.
Тобирама приближается до расстояния в шаг между ними, опускается перед ней на колени и замечает неожиданно яркий, болезненный румянец на обычно бледных щеках.
Она замирает и внезапно протягивает руки, невесомо касаясь лица Сенджу и беря его в свои ладони.
– Я только сейчас заметила: мы с Вами абсолютно разные, но всё же можно найти что-то общее. – Её тонкие пальцы обводят алые татуировки-штрихи на его лице.
Тобирама обмирает, а затем крепко берёт Мито за подбородок и притискивает к себе.
Поверх его белой простой рубахи, небрежно запахнутой на груди, темнела наброшенная на плечи красная традиционная юката, а светлые волосы, не сдерживаемые больше клановым обвязом, топорщились, кололись под её ладонью.
Красные глаза холодно и тревожно смотрели из-под белёсых длинных ресниц.
Алые пряди, выбившиеся из её причёски, больно хлестнули Тобираму по щеке.
Глаза у нее оказались вовсе не тёмными – серыми, почти прозрачными. Как снег в лесу, нетронутый зверем, и холодным пушистым ковром лежащий по утрам. Как весенний ручей в горах, вскрывающийся ото льда. Как молочный густой туман над рекой.
Или как его серебристые волосы.
В Мито было слишком много алого. В нём же, напротив, преобладал белый.
Они сидят непозволительно близко друг к другу – почти соприкасаясь губами и упрямо не отводя взгляд от чужих глаз. Их дыхание смешивается, и только тогда Тобирама приходит в себя – отшатывается и, резко отстраняя Мито от себя, спешно покидает комнату, кляня себя за трусость.
– Тебе пора, – бросает он, – если не хочешь опоздать на свою свадьбу.
…К этой правде он был ещё не готов.
***
За столом было слишком шумно, слишком тесно, слишком радостно – саке льётся рекой, звенят друг о друга края пиал, Тока склоняется к его уху, шепчет какую-то непристойность, и Тобирама позволяет себе развязно приобнять её за тонкую талию, прижать к своей груди.
Мадара, пришедший лишь под самый конец церемонии, рядом с Хаширамой садится в сейдза и едва заметно кривит от глухой боли побледневшие губы – и мгновение спустя Хаширама посылает ему участливый тревожный взгляд. Тобирама замечает, как они с Мадарой на мгновение переплетают пальцы под столом, и обречённо вздыхает, поворачиваясь к невесте. Лицо Мито почти непроницаемо, когда она пригубляет из церемониальной чаши, и это «почти» на мгновение жгущей болью отражается в её полуприкрытых светло-серых глазах. И боль столь интимна и столь прозрачна, что Тобирама неловко отводит взгляд – ему едва ли не стыдно за то, что он познал её мимолётную слабость.
Сегодня Тобираме впервые приходит в голову мысль о зарождении полиции Учиха и обособлении их в отдельный квартал Конохагакурэ.
Он ещё не знает, что на завтрашний день Мадара, смутно улыбающийся, пьющий прозрачное рисовое вино из глиняной пиалы и позволяющий Хашираме неустанно тормошить себя за плечо, навсегда покинет деревню, – а через несколько лун, в одну из душных летних ночей призовёт на Коноху девятихвостого демона Кураму.
…И растворится наутро после битвы в прозрачном, словно кисея, тумане над водопадом у границ страны Огня, оставив позади себя сожженные мосты своего отступления и вечную горечь где-то в глубине некогда тёплых, лучистых карих глаз Первого Хокаге Хаширамы.
Персонажи: Тобирама, Хаширама/Мадара, Мито/Хаширама, косвенно Тобирама|Мито.
Тип: слэш, гет
Рейтинг: R
Жанр: драма, психология, hurt/comfort.
Количество слов: 2201 слово
Дисклеймер: все права на персонажей принадлежат г-ну Масаси Кисимото
Вытянутая фраза: За такой короткий срок старое разрушить можно, а создать новое — очень трудно. Нельзя… (К/ф "Ирония судьбы, или С легким паром!")
Саммари: Узумаки ненавидят Учиха, Учиха ненавидят Узумаки и Сенджу, Сенджу держатся обособленно, и только Хаширама мирно сосуществует с обоими — так уж издавна повелось. Однако всё кардинально меняется, когда Хаширама заключает триумвират, во всеуслышание объявляя Учиха своими союзниками и беря Узумаки Мито в жёны.
Авторские примечания: Триумвират (от лат. tres— три + vir — муж: «союз трёх мужей») — политическое соглашение, союз влиятельных политических деятелей, направленный на захват государственной власти. В данном тексте под словом «триумвират» больше подразумевается установление единой политической системы Хаширамы «Мир во всём Мире».
Несмотря на приличное количество слов, это скорее зарисовка, нежели полноценно законченная работа – слишком много нюансов остались нераскрытыми и слишком много ситуаций я попросту опустила.
Размещение: брать только с разрешения автора
Фанфик был написан на Зимний фестиваль
читать дальше
Надежда может затеряться в громовых раскатах,
Страх может покуситься на то, что охраняют остатки веры.
Смерть заберёт сражающихся в одиночку,
Но если мы объединимся, то сможем переломить судьбу…
© Malukah – «Reignite»
Страх может покуситься на то, что охраняют остатки веры.
Смерть заберёт сражающихся в одиночку,
Но если мы объединимся, то сможем переломить судьбу…
© Malukah – «Reignite»
О том, что что-то случилось, Тобирама понимает, едва ступив за главные ворота родной деревни: и стража слишком взволнованна, и жители перешёптываются, провожая Учиха Мадару, возвращавшегося с миссии рядом с Тобирамой, косыми взглядами.
Воздух насквозь прорежен, пропитан чужим духом – Тобирама пробирается сквозь людей и идёт практически на «зов», на отголоски, которые приводят его к круглому алому зданию в центре Конохагакурэ.
Площадка у Резиденции Хокаге полна людей – чужестранных и настроенных немирно. От них почти за версту разит чужой, острой и холодной, точно северный ветер, чакрой – Тобирама краем глаза замечает, как в полуприщуренных глазах Мадары из-под тёмных ресниц вспыхивает Шаринган: Учиха поджимает тонкие губы и чуть выступает вперёд, рукой захватывая рукоять тессена, и Тобирама поспешно останавливает его за плечо.
Он желает разобраться с чужеземцами сам. Мирным путём.
– Кто вы и что делаете здесь? Отчего в Конохе такой переполох?
Сенджу видит, как толпа расступается – и враждебно смыкается вновь, неохотно выпуская лидера из своих рядов.
– Хаширама Сенджу просил нас прийти, – изрекает капитан почти дружелюбно – в его глазах мелькает интерес – и кланяется. Его алые с проседью длинные волосы, перевязанные белой лентой, невольно притягивают взгляд, и Тобирама, почти ослеплённый невероятной догадкой, коротко сгибается в полупоклоне в ответ. – Я мельком слышал, что он подписывает договор о триумвирате между нашими кланами.
– Прошу прощения, что не узнал Вас, капитан, – сердечно говорит Тобирама.
Мощная чакра, тёмные косоде с вышитым на спине символом алой спирали и кроваво-красные волосы, плещущиеся на равнинных ветрах. Не узнать Узумаки сразу – какая глупость. Его оправдывает лишь измотанное, истощённое состояние – физическое и умственное – уже на протяжении нескольких дней.
Тобирама едва держится на ногах и жгуче мечтает о мягкой постели, но вынужден дожидаться Хашираму, чтобы донести тому рапорт.
Впрочем, тот вскоре не заставляет ждать.
Один за другим выходят из Резиденции старейшины, выплывает Даймё в окружении своих подданных, и один из потока, глава клана Узумаки, внезапно останавливается рядом с Мадарой.
– По договору клан Узумаки, давние союзники Сенджу, больше не тронут Учиха и забудут о кровавой межклановой войне во имя мести, – хриплым, низким голосом сообщает он и на прощание подаёт руку Мадаре – но тот лишь ошарашено смотрит на Хашираму, выходящего следом.
Хаширама устало улыбается, кивает коротко, и Мадара, по-прежнему с некой опаской, вкладывает свою ладонь в руку старейшины и крепко отвечает на рукопожатие.
Триумвират? Об этом Тобирама слышал далеко не впервые, но сомневался в возможности оного. Почему? Ответ необычайно прост. Узумаки ненавидят Учиха, Учиха ненавидят Узумаки и Сенджу, Сенджу держатся обособленно, и только Хаширама мирно сосуществует с обоими — так уж издавна повелось. Однако межстрановая поддержка со стороны Водоворота в суровые годы окажет неоценимую помощь в военных ресурсах и всяческую помощь на выборах в мирное время.
– Но как ты уговорил Узумаки вступить с Учиха с дружественный союз? – удивляется Тобирама. Брату не присуща излишняя дипломатичность – значит, в самом договоре крылось какое-то иное условие, специально сокрытое от любопытных глаз.
– Каждый из нас приносит что-то в жертву ради будущего мира, – мягко замечает Хаширама, близким, полным интимности жестом приобнимая Мадару за плечо.
Тот смотрит настороженно – по лицу его пробегает короткая судорога – и внезапно выворачивается из объятий.
– Только не говори мне, что ты…
– Прости, Мадара, – качает он головой и смотрит непривычно серьёзно. – Чтобы действие триумвирата вступило в силу, через шесть лун я вступаю в брак с Узумаки Мито, старшей дочерью старейшины.
***
Время идёт своим чередом, сменяются месяца, и когда до свадьбы остаются считанные дни, Хаширама всё чаще и чаще запирается с Мадарой в своём кабинете. Никто не видит в этом двойных умыслов – никто, кроме самого Тобирамы, который знает, что совещание двух отцов-основателей давно уже не более чем искусная формальная ложь. Однако он не противится, не высказывает рвущееся из груди недовольство и позволяет старшему брату на неделю потерять голову и надышаться вольного воздуха вдоволь перед свадьбой.
В ответ Хаширама, смущённо улыбающийся припухшими алыми губами, растрёпанный и тщетно скрывающий тёмные пятна на шее и груди, сердечно просил его приглядывать за Мито.
Тобирама приглядывал – украдкой наблюдая из-за угла, контролируя каждый жест, каждое движение и внимательно отслеживая каждую просьбу. За долгие четыре месяца, что он был в селении, они едва ли перемолвились парой формальных фраз, однако Тобирама, по крупицам собиравший информацию, изучавший мельком привычки, знал о ней многое.
Узумаки Мито пропадает почти всё своё время в саду, туфлями приминает сочную зелень травы и собирает влажной, душистой охапкой весенние первоцветы в подол кимоно, устраивается под раскидистыми ветвями вишни, откуда хорошо просматривалась северная часть дома и кабинет Хаширамы, выходящий на небольшую веранду, в особенности.
«Ты – моя навязчивая идея», – с неясной тоской думает Тобирама и выходит из-за дерева.
На его памяти это первый их разговор, в который он вступает сам, пусть и без видимой охоты.
Она желает ему доброго вечера и передвигается на покрывале, – чуть неловко и осторожно – позволяя Тобираме присесть рядом. Он опускается перед ней на колени и внезапно ясно понимает, отчего старейшины клана так торопились со свадьбой. Он зло обзывает себя глупым, глупым слепцом. Живот Мито, округлый, уже не скрываемый даже в свободных одеждах, был довольно заметен и тяжел, вероятно, причиняя ей неудобства, – она сидела, неловко подогнув под себя ноги и спиной опираясь о вишнёвое дерево, усыпанное набухшими тугими бледно-розовыми бутонами. Тока как-то упоминала о том, что свадьбу проведут на Ханами, и это будет красиво и почти символично.
Тобираму замутило – он поспешно отворачивается, не выдавая своих эмоций. Ему неожиданно претило видеть Узумаки Мито, вольную гордую птицу в золочёной клетке, такой – спокойной, умиротворённой, почти видимо счастливой.
Беременной нежеланным семенем клана Сенджу.
Тем не менее, будущее материнство было ей к лицу – Мито похорошела, расцвела и будто исходила мягким светом, что понимает лишь другая женщина, познавшая радость быть на сносях.
Тобирама, родившийся в эпоху сильных ветров, точно материнским молоком взращённый родимой кровью с родимых земель, знал цену человеческой жизни: столь великую – и ничтожную одновременно.
Дитя, которое появится на свет, окончательно скрепит союзный договор Сенджу и Узумаки – и в то же время сильно отдалит от них Учиха. И только посвящённые и проницательные, такие, как сам Тобирама или покойный уже Учиха Изуна, могли видеть и знать истинную суть подобной ненависти – и имя ей было Любовь.
Тобирама бросает короткий внимательный взгляд на кабинет Хаширамы – судя по неясным тёмно-серым силуэтам, брат и Мадара сидели рядом над свитками.
– Ты любишь Хашираму? – неожиданно срывается у Тобирамы с языка, и он проклинает свои давние мысли, вертевшиеся в голове.
– Да, – говорит она, немало удивлённая его вопросом, и уверенный взгляд её глаз не позволяет усомниться в том, что Мито говорит правду. И от этого странное когтистое чувство ещё сильнее сжимает сердце, не позволяя даже вдохнуть.
На лоскутном сине-алом небе, скрытым розоватым маревом и вышитом золотой нитью тонких облаков, зажигается первая россыпь бледных звёзд. Силуэты за створками сёдзи приобретают поразительную тёмную сочность, напоминая театр теней. Мито неотрывно смотрит на них, и Тобирама почти молится Богам, чтобы эти двое не натворили глупостей, не совершили той роковой ошибки, за которую придётся расплачиваться всю свою жизнь.
К несчастью, Боги не слышат его, и Мадара – о, несомненно эти тёмные растрёпанные волосы принадлежали Мадаре – опрокидывает несопротивляющегося Хашираму на татами.
Тобирама клянёт своего старшего Учиха последними словами – с такого расстояния любое малейшее движение было заметно напряжённому глазу. Мито с непроницаемым лицом следит, как оба избавляются от одежды, прижимаются тесно, целуются и мнут друг друга в крепких объятиях.
Тобирама досадливо и неловко отводит взгляд, долго собирается с мыслями и, наконец, сдавленно произносит:
– Он давно обманывает тебя, Мито. Хаширама не умеет говорить слов, оседающих на губах горечью, и потому скрывается за свитками, пропадая дённо и нощно в библиотеке. Той любовью, о которой ты думаешь, мой брат любит лишь Учиха Мадару и вряд ли будет способен полюбить кого-либо ещё.
– Но и Учиха Мадара любит Хашираму в ответ, – замечает Мито удивительно проницательно. – Искренняя любовь всегда прекрасна – кому бы она ни принадлежала.
Её слова правильны, однако надломленные интонации заставляют усомниться в искренности её слов.
Хаширама движется рвано, вздрагивает всем телом. Длинные волосы каскадом рассыпаются по его плечам – Хаширама лишь досадливо смахивает их ладонью с лица и склоняется ещё ниже, когда Мадара шире разводит колени, сцепляя ноги у него за спиной.
– И ты с этим соглашаешься?
– За такой короткий срок старое разрушить легко, а вот новое создать почти невозможно… нельзя, – отвечает она, глядя в голубоватую прохладную даль. Тобирама чувствует её чакру – беспокойную, мятежную, скапливающуюся в кончиках подрагивающих пальцев. Он накрывает её ладонь своей – неосознанно, скорее подчиняясь неясным эмоциям, чем так некстати оставившему его рассудку.
– Ты в это веришь?
– Я очень стараюсь верить в это, – Мито тихо смеётся – лицо её пылает жарким румянцем. За тонкой рисовой бумагой на расстоянии пяти-шести шагов Учиха Мадара прогибается в спине и притягивает Хашираму в поцелуй. – Говорят, что время лечит.
За неимением слов Тобирама поднимается с колен и скомкано прощается, краем уха слыша, как Мито желает ему покойной ночи.
Он понимает, что окончательно пропал, лишь когда признаётся себе в самом очевидном: Тобирама растворяется в своих мыслях о ней столь часто, что готов даже смириться с почти ненавистным ребёнком, формальным наследником Сенджу, которого она бережно и нежно носит под сердцем.
Но Тобирама даже себе не говорит о том, что теперь понимает ненавистного ему Учиха Мадару, ревнующего своего близкого друга и любовника к его беременной мудрой невесте.
***
Этот день с самого утра начинается с суматохи – Хаширама нервничает, смеётся невпопад, без конца приглаживает свои длинные блестящие волосы, неловко оправляет клановое хаори.
Вошла Тока – красивая, в традиционном простом кимоно с узором из осенний бледно-жёлтых листьев, – положила тонкую руку Хашираме на плечо, шепнула на ухо пару слов и неожиданно прищурила глаза: приметила яркие свежие засосы, небрежно скрытые за завесой смоляных волос. Остро, вопросительно взглянула на Тобираму – он ограничивается неохотным кивком: врать Токе всё равно не имело никакого смысла.
– Поторопи невесту, – певуче говорит она и кладёт ладони Хашираме на шею. Из-под её пальцев вспыхивают искры зеленоватой медицинской чакры, и следы вчерашней ночи медленно исчезают.
Тобирама неловко мнётся под дверью, прислушивается к шороху кимоно и скрипу деревянных досок пола.
«Сегодня – день свадьбы», – тщетно напоминает он себе, пытается взять себя в руки и решительным жестом распахивает створки сёдзи.
Мито приветственно склоняет голову, и Тобирама, настороженно прищурив глаза, кивает в ответ.
Сегодня она ещё прекраснее, чем когда-либо.
Её волосы – длинные, распущенные, забранные лишь у висков двумя кандзаси с подколотыми к ним цветами сакуры, свободно стекают кровавым водопадом по плечам свадебного белого кимоно, вышитого блестящей фиолетовой нитью. Кимоно свободно, и живота, поддерживаемого золотистым широким поясом, почти не видно – так и нужно.
Он желает сказать что-нибудь доброе и обнадёживающее, но с языка срывается грубость:
– Смените одежду, – сухо говорит он, заполняя неловкую тревожную тишину, и в сердцах мысленно обзывает себя последним дураком. – В сочетании с Вашими волосами кимоно смотрится слишком вызывающе – вместе с красным белый цвет символизирует смерть.
– Боюсь, это невозможно, – мягко улыбается Мито. – В день своей свадьбы невесте полагается быть облачённой в белое.
Тобирама приближается до расстояния в шаг между ними, опускается перед ней на колени и замечает неожиданно яркий, болезненный румянец на обычно бледных щеках.
Она замирает и внезапно протягивает руки, невесомо касаясь лица Сенджу и беря его в свои ладони.
– Я только сейчас заметила: мы с Вами абсолютно разные, но всё же можно найти что-то общее. – Её тонкие пальцы обводят алые татуировки-штрихи на его лице.
Тобирама обмирает, а затем крепко берёт Мито за подбородок и притискивает к себе.
Поверх его белой простой рубахи, небрежно запахнутой на груди, темнела наброшенная на плечи красная традиционная юката, а светлые волосы, не сдерживаемые больше клановым обвязом, топорщились, кололись под её ладонью.
Красные глаза холодно и тревожно смотрели из-под белёсых длинных ресниц.
Алые пряди, выбившиеся из её причёски, больно хлестнули Тобираму по щеке.
Глаза у нее оказались вовсе не тёмными – серыми, почти прозрачными. Как снег в лесу, нетронутый зверем, и холодным пушистым ковром лежащий по утрам. Как весенний ручей в горах, вскрывающийся ото льда. Как молочный густой туман над рекой.
Или как его серебристые волосы.
В Мито было слишком много алого. В нём же, напротив, преобладал белый.
Они сидят непозволительно близко друг к другу – почти соприкасаясь губами и упрямо не отводя взгляд от чужих глаз. Их дыхание смешивается, и только тогда Тобирама приходит в себя – отшатывается и, резко отстраняя Мито от себя, спешно покидает комнату, кляня себя за трусость.
– Тебе пора, – бросает он, – если не хочешь опоздать на свою свадьбу.
…К этой правде он был ещё не готов.
***
За столом было слишком шумно, слишком тесно, слишком радостно – саке льётся рекой, звенят друг о друга края пиал, Тока склоняется к его уху, шепчет какую-то непристойность, и Тобирама позволяет себе развязно приобнять её за тонкую талию, прижать к своей груди.
Мадара, пришедший лишь под самый конец церемонии, рядом с Хаширамой садится в сейдза и едва заметно кривит от глухой боли побледневшие губы – и мгновение спустя Хаширама посылает ему участливый тревожный взгляд. Тобирама замечает, как они с Мадарой на мгновение переплетают пальцы под столом, и обречённо вздыхает, поворачиваясь к невесте. Лицо Мито почти непроницаемо, когда она пригубляет из церемониальной чаши, и это «почти» на мгновение жгущей болью отражается в её полуприкрытых светло-серых глазах. И боль столь интимна и столь прозрачна, что Тобирама неловко отводит взгляд – ему едва ли не стыдно за то, что он познал её мимолётную слабость.
Сегодня Тобираме впервые приходит в голову мысль о зарождении полиции Учиха и обособлении их в отдельный квартал Конохагакурэ.
Он ещё не знает, что на завтрашний день Мадара, смутно улыбающийся, пьющий прозрачное рисовое вино из глиняной пиалы и позволяющий Хашираме неустанно тормошить себя за плечо, навсегда покинет деревню, – а через несколько лун, в одну из душных летних ночей призовёт на Коноху девятихвостого демона Кураму.
…И растворится наутро после битвы в прозрачном, словно кисея, тумане над водопадом у границ страны Огня, оставив позади себя сожженные мосты своего отступления и вечную горечь где-то в глубине некогда тёплых, лучистых карих глаз Первого Хокаге Хаширамы.
-
-
21.02.2014 в 12:57слишком много нюансов остались нераскрытыми и слишком много ситуаций я попросту опустила. будете дописывать?
-
-
21.02.2014 в 16:35Благодарю, автор очень старался
будете дописывать?
Еще бы
-
-
21.02.2014 в 17:17-
-
22.02.2014 в 01:43И жалко их всех - и Мадару, и Тобираму, и Мито. Но союз важнее, чем личное счастье.
Прекрасный миник
-
-
22.02.2014 в 12:59А Хашираму Вам не жалко? Он же тоже пошёл на этот брак не из личных, а из клановых побуждений.
Что касается и Мито, и Тобирама - оба были счастливы по-своему. Я изначально не планировала "влюблять" Тобираму, но раз уже так получилось… может, это добавило толику романтики сюжету, чем он бы просто относился к ней, как к чужеземке.
-
-
23.02.2014 в 01:10А вот его, как ни странно, нет. В фике он производит впечатление метеора, который несется к цели и не жалеет о том, что предстоит. Возможно, он ожидает такого же поведения от других, поэтому и не понимает, что чувствуют близкие ему люди. Предполагаю, что только после ухода Мадары, возможно, осознает)))
-
-
25.02.2014 в 13:04Не сказать бы, что я особо люблю слэш, я к нему почти равнодушна, но здесь он золотой ниточкой проскальзывает через повествование Тобирамы и оттого ощущается странно и притягательно. То есть - это второстепенная линия, однако главная проблема Тобирамы.
Меня, надо сказать, заинтересовал Хаширама и его решение относительно этого "триумвирата". Отчего он так поступил?.. Как на это решился? Ка ему в голову пришла эта идея? И почему таким спокойным казался Мадара? И как Мито согласилась выйти замуж?
Кстати о Мито. Она здесь - чудо: все равно ни на что не надеется, но любит будущего супруга, несмотря на все его "политические идеи". И Тобирама под стать - он очарован той, которой никогда не суждено стать его женой или даже любовницей.
А Хашираму Вам не жалко?
Тут я согласна с Три бельчонка. Хаширама, если можно так сказать, неуправляемый поезд, сшибающий всех и вся на своем пути и задумывающийся о своих поступках лишь только после катастрофических последствий.